– Это минутная слабость, – проговорила курфюрстина, – сейчас мне уже лучше.

Курфюрстина сидела у себя в покоях и писала письмо своей племяннице, герцогине Орлеанской, знаменитой интриганке и сплетнице Французского двора. Это стало привычкой – писать племяннице, в особенности, когда София бывала огорчена. Она, конечно, понимала, что Элизабет Шарлотта существо злорадное, а письмо будет обсуждаться при Французском дворе, но не могла удержаться. Письма для нее были предохранительным клапаном, ведь ей так часто приходилось подавлять свои истинные чувства.

Она писала и улыбалась, рассказывая племяннице, как плохо вела себя королева Англии. Во-первых, она так долго умирала, во-вторых, тешилась мыслью облегчить больную совесть, назвав сводного брата своим преемником. И вот теперь София сидит у себя в Герренхаузене вместо того, чтобы быть в Сент- Джеймсе. Георг Людвиг ведет себя еще хуже, чем обычно. Он грубый немецкий мужлан, который и не пытался выучить английский и не любит Англию, страну, которой, как она надеялась, он когда-нибудь будет править. А его преемником будет Георг Август, у которого хватило ума на то, чтобы подружиться со многими англичанами и жениться на очень разумной женщине. София не сомневается, что жена благополучно проведет его через трудности, лежащие у них впереди.

Скоро что-то должно случиться. Королева Анна не может жить вечно.

К ней пришла Каролина, сопровождаемая одной из придворных дам Софии, графиней фон Пикенбург.

– Я подумала: может быть, вы захотите погулять? – сказала Каролина.

– Отличная мысль, – согласилась София. – Как ты знаешь, я всегда готова погулять по парку. Когда люди много ходят, их здоровье улучшается. – Старая дама с улыбкой встала. Письмо она закончит позже. – Я так долго живу потому, что каждый день гуляю на свежем воздухе… И, заметь, не ради упражнений, а ради удовольствия. Дай мне, дорогая Каролина, руку.

Каролина подала ей руку, а графиня встала с другой стороны.

– Давай пойдем в оранжерею, – предложила курфюрстина. – Такое наслаждение гулять по оранжерее. По-моему, она особенно красива летними вечерами.

Когда они пришли в оранжерею, София заговорила. Как обычно, об Англии.

– Интересно, что думает народ Англии о нежелании Анны пригласить нас? Не сомневаюсь, люди хотели бы нас видеть.

– Насколько я знаю, здоровье королевы стало еще хуже, чем обычно, – заметила Каролина. – Но она уже столько раз бывала при смерти.

– Бедняжка! – вздохнула София. – Мне жаль ее. Едва ли ее жизнь можно назвать счастливой. А девушкой она была такой утонченной. И знаешь, когда ее сестра, Мария, выходила замуж за Вильгельма Оранского, Анна заболела оспой и чуть не умерла. Она столько раз смотрела в лицо смерти, что, наверно, уже приготовилась к ней. Как я благодарна Богу за мое хорошее здоровье. И надеюсь, смерть, придя ко мне, задует жизнь, будто свечу. Это самое лучшее.

– Я тоже думаю, что это лучшая смерть, – согласилась Каролина. – Жаль, что мы не можем выбирать, как нам уйти из этого мира. Но к чему такая мрачная тема? Если бы Мальборо был здесь, он бы рассказал нам свежие новости, но, признаюсь, я не всегда доверяю ему.

– Увы, на свете так мало людей, которым можно доверять, – вздохнула София. – Мне повезло, у меня есть ты. И ты, моя дорогая, всегда рядом со мной. Я могу откровенно обсуждать с тобой дела, которые так важны для всех нас. Как бы мне хотелось, чтобы такое же доверие я могла испытывать ко всем. Теперь трудные времена… они полны значения для нашей семьи. Но как только я попаду в Англию, все изменится. Сколько же еще ждать!

– Теперь уже недолго, – успокоила ее Каролина.

– Может быть, Ваше Высочество, немного посидит? – предложила графиня.

– Нет, я предпочитаю ходить. Как не раз говорили, что нет ничего лучше для здоровья, чем прогулка. Да еще в такой прекрасный день.

София вдруг замолчала, увидев сквозь зелень ветвей Георга Людвига, гулявшего в парке. С одной стороны рядом с ним вышагивала Шулемберг, с другой семенила Кильманзегге.

– Какое зрелище! – вздохнула курфюрстина. – Это самые непривлекательные женщины при его дворе. Но, конечно, когда они впервые стали любовницами Георга Людовика, они были даже миловидны.

– Курфюрст в определенном смысле хранит им верность, – заметила Каролина.

– Мне больше нравится дылда-шлюха, чем толстая курица. Она, по крайней мере, не изменяет ему. Не понимаю сына. И никогда не понимала. Как только ему исполнилось три года, я перестала его понимать. Порой я думаю, что он умный человек, а порой он мне кажется круглым дураком.

– В каждом из нас много граней, – согласилась Каролина и подумала о Софии. Такая осмотрительная в Ганновере и такая неосторожная в письмах к Элизабет Шарлотте. Такая сдержанная во всем, что касается Ганноверского двора и такая откровенная по отношения к Сент-Джеймсскому. У нее одна цель – стать королевой Англии. Наверно, этим объясняются все ее поступки.

– Осторожно, – воскликнула Каролина, вдруг заметив, как тяжело дышит курфюрстина. – Мы идем слишком быстро.

– Должна признаться, что ты права.

– Ваше Высочество… – начала было графиня, но умолкла, потому что София пошатнулась. Графиня и Каролина подхватили ее.

– Помогите мне довести ее до скамейки, – быстро проговорила Каролина. Но еще не закончив фразы, почувствовала, как тело старой дамы обмякло в ее руках.

Они осторожно положили ее на землю. Курфюрстина лежала на спине. Щеки ее странно побледнели, глаза остекленели.

Каролина упала на колени рядом с ней, и страшное одиночество сдавило ей сердце.

– Вы можете… говорить?.. – прошептала она.