жену – и если мог убить маленького мальчика – то ему ничего не стоило представить меня виновницей своих преступлений, тем более что мы теперь были уверены – историями с платочком и газетными вырезками он хорошо подготовил для этого почву. Он подготовил для меня ловушку… которой воспользовался бы при первой необходимости, словно змея, выжидающая удобный момент для нападения.
Бедная Любан была вне себя от горя. Все мы старались утешить ее. Майра была рядом с нами. Любан потеряла сына, и теперь ей грозила утрата мужа; правда, без мужа осталась и Майра. По иронии судьбы несчастная женщина любила человека, который замышлял злодейски ее погубить и в то же время очаровывал ее. Но, думается, утешая Любан, она немного приглушала свою боль.
Конец истории поразил всех: на следующий день Пит Шрайнер сделал в своей церкви признание.
Он поднялся на кафедру и стал лицом к своей пастве.
Народу было много – люди пришли возблагодарить Бога за чудесное избавление.
– Свершилось правосудие божье, – возопил Пит Шрайнер. – Я уничтожил Роже Лестранжа. Он заслужил смерть. Он слишком много грешил. Он соблазнил невинную девушку, а потом бросил ее. Я взял эту женщину в жены, чтобы дать имя ее ребенку и спасти честь ее семьи. Господь наставил меня поступить так, а я всегда повиновался его воле. И он же повелел мне уничтожить мерзкого совратителя, прелюбодея, это порождение зла – и негодяй предстоит ныне перед своим создателем. Он будет судим за все содеянное им, и гиена огненная ждет не дождется его. Человека по имени Нджуба обвинили напрасно. Он таил мысль об убийстве в своем сердце. У него были на то причины. Но я, я один уничтожил проклятого грешника. Я послан Богом, и теперь выполнив свою миссию, покидаю сей мир и ухожу туда, где меня ожидает вечная слава.
В мертвой тишине паства выслушала своего пастора. Окончив свою речь, Пит Шрайнер взял ружье и застрелился.
Освобождение Кимберли не означало конца войны, и эйфория очень скоро начала улетучиваться. Удовольствием ходить без страха по улицам и не испытывать голод мы довольно быстро пресытились. Война в стране продолжалась, победы, одерживаемые то там, то здесь, вовсе не означали окончательного поражения буров. Это был упорный народ. Привычные к тяготам и лишениям, буры знали, что сражаются за свой родной дом, и не собирались легко сдаваться.
Буры хорошо понимали, что их армия слабее британской, и потому создавали партизанские отряды, которые совершали дерзкие нападения на расположения английских войск и линии связи, без надежной работы которых невозможно было довести войну до победного конца.
Поэтому всеми чаемый мир отодвинулся куда-то в будущее.
Но, как бы там ни было, осада с города была снята; по мере возможности мы пытались вернуться к нормальной жизни, ученики вновь начали ходить в школу.
Несмотря на вынужденные и малоприятные для меня встречи с миссис Прост, я была частой гостьей в Рибек-хаусе.
Домоправительницу потрясла гибель Роже Лестранжа. Все в доме были ошеломлены, когда узнали, что в руке убитого мальчика оказалась пуговица с пальто хозяина. Нджуба раздобыл это пальто, и действительно на нем не хватало одной пуговицы. Ко всему добавилось обвинение Роже Лестранжа в том, что он являлся подлинным отцом ребенка Греты Шрайнер. Без сомнения, прежде Лестранж в глазах Миссис Прост был героем и никак не подходил на роль отца внебрачной дочери. И, уж конечно, она не простила ему убийства беспомощного мальчика.
Что до Майры, то несколько дней после смерти мужа она пребывала в прострации, но затем начала понемногу обретать себя. Взяла под свою опеку Нджубу и Любан. Старый Нджуба очень болел, и все мы боялись, что он потеряет рассудок. Меня поразило, как в это тяжкое время Майра и Любан поддерживали друг друга. Пауль проводил с Любан почти все время. Он любил Умгалу. Впоследствии он рассказал мне, что Умгала пытался что-то сообщить ему, но что – непонятно, поэтому и принялся вырезать свои фигурки. Окажись Пауль, по его собственным словам, сообразительнее, Умгале, возможно, не понадобилось бы делать их и приносить в Игрушечный дом и тем самым навлечь на себя смерть.
Пауль и Майра в те дни не могли обходиться друг без друга.
По ночам, лежа в постели, я пристрастилась размышлять над драматическими событиями последних месяцев и все-таки пришла к выводу, что Роже Лестранж в самом деле намеревался использовать меня в своих целях. Я почти не сомневалась – он планировал убить Майру и преуспел бы в этом, не повернись события неожиданной стороной, ибо, не будь осады, он давно вернулся бы домой и довершил начатое злодейство.
Я давала волю воображению и даже рисовала себе такую картину: в один прекрасный день миссис Прост входит к Майре и видит се умершей от укуса ядовитого насекомого. Но будет ли проведено расследование? Станет ли очевидным, что отрава содержалась в тонизирующем средстве? А если подозрение падет на ее мужа, он несомненно пустит в ход крапленые карты. Ведь Диана Грей – это Девина Глентайр.
Она частенько бывала возле убитой, когда та принимала лекарство от нервов. Она оставалась в их доме на ночь. Под кроватью мистера Лестранжа нашли ее носовой платочек, значит, она захаживала и к нему в комнату. Мистер Лестранж очень помог ей в свое время. Уж не рассчитывала ли она стать его женой? Тогда у нее был мотив, тем более что однажды она уже обвинялась – в убийстве собственного отца, воспрепятствовавшего ее своеволию.
Представляя зал суда, я обливалась от страха потом. Единственная разница будет в том, что суд состоится в Кимберли, а не в Эдинбурге. Но этого не случилось, уговаривала я себя. Тебя спасла… война. Но остановить воображение у меня не хватало сил.
Я говорила себе: ты была в опасности из-за собственного прошлого. От него невозможно скрыться. Оно притащилось за тобой даже сюда. И Лестранж увлек тебя в Кимберли по той же причине. Он планировал убийство и намеревался при необходимости свалить вину на тебя, но сейчас он уже не сможет причинить тебе зла. Но ведь о прошлом знают и другие люди. Куда же бежать от них?
Мы ничего не знали теперь о том, что происходит в стране, Йоханнесбург и Претория перешли в руки англичан, но Де Вет и Де ла Рей со своими партизанами нигде не оставляли британскую армию в покое. Китченер терял терпение от невозможности добиться от буров признания своего поражения. Он проводил политику выжженной земли, предавая огню те фермы, которые, по его разумению, служили пристанищем для партизан; он строил концентрационные лагеря, куда загонял всех подозреваемых. Тем не менее сопротивление продолжалось; буры оставались непреклонными в своем упорстве, и конца войне не предвиделось.
Однажды днем, когда ученики расходились по домам после уроков, а мы с Лилиас убирали в шкафы учебники, раздался стук в дверь.
Я пошла открывать. На пороге стоял мужчина. Я смотрела на него широко открытыми глазами. Наверно, я сплю, пронеслось у меня в голове.
– Вы не ожидали такого сюрприза, – сказал гость.
– Ниниан! – вскрикнула я.
Вышла Лилиас. Она была ошарашена не меньше моего.
– Вы в самом деле…? – начала она.
Он прошел в прихожую, и тут я почувствовала, как меня переполняет огромная радость.
Мы провели его в комнату, и он рассказал, каких трудов стоило ему добраться в Кимберли.
– Бесконечные формальности… и на всех судах солдаты. Я добился своего, утверждая, что предпринимаю эту поездку в интересах особого клиента.
– Клиента? Значит…
– Вы – мой клиент, – сказал он.
Лилиас накрыла на стол. Она не разрешила мне помочь ей.
Насколько я поняла, она не сомневалась, что Ниниану нужно побыть со мной наедине. А я никак не могла прийти в себя, поверить в это чудо – он здесь!
Я чувствовала, что он хочет сообщить мне нечто важное, но дожидается удобного момента. Тут Лилиас, извинившись, за простоту угощения, пригласила нас к столу.
– Осада снята, но некоторые трудности пока остаются. Мы поговорили об осаде и военных новостях. Ниниан считал, что война долго не продлится. Буры слишком малочисленны. Если бы не особенности
