Джон очень старался уберечь нас от новых тягот и постоянно приносил с собой что-нибудь из еды.

Солдаты то и дело прорывались в город, невзирая на отряды буров. Это обычно происходило после наступления темноты. Они были для нас источником новостей о внешнем мире, и от них мы узнали, что буры осадили и несколько других городов, среди них Ледисмит и Мейфкинг.

Положение между тем становилось все тревожнее. Легкая победа, которой ожидали от англичан, все откладывалась и откладывалась. Англичане понемногу узнавали, каково сражаться в ни на что не похожей стране, далеко от дома, на неизвестной местности, в то время как противник знает здесь все ходы и выходы.

– Ниниан был прав, – сказала я. – Нам следовало вернуться в Англию.

– Для меня это было бы ударом, – ответила Лилиас, и Джон Дейл, который сидел вместе с нами во время этого разговора, улыбнулся ей; меня вдруг осенило, что чувство, возникшее между ними, было сильным и крепло с каждым днем, как обычно случается в обстоятельствах, ставящих под угрозу самую жизнь людей.

Понятное дело, Лилиас хотела остаться. Что касается меня, то я, невзирая на то, что могло ожидать меня дома, хотела вернуться, потому что там был Ниниан. Когда человек стоит перед лицом смерти – а разве могли мы испытывать уверенность в завтрашнем дне? – он не вправе лгать себе. Я почти влюбилась в Ниниана. Если бы не история с Джеми, все могло повернуться иначе.

Да, я хотела быть в Англии, рядом с Нинианом.

А я находилась в осажденном городе, слабо представляя себе, что в самом деле происходит вокруг, каким образом и когда разрешится жестокое противоборство.

Не было смысла отрицать очевидное. Я хотела бы оказаться дома. Вовсе не потому, что меня страшила здешняя война, – я просто-напросто должна быть рядом с Нинианом.

К моей радости, школа располагалась недалеко от Рибек-хауса. Нельзя было пройти и сотни ярдов, чтобы тебя не остановили солдаты. Они были повсюду. Лазутчики следили за каждым перемещением отрядов, взявших город в кольцо, то и дело слышалась ружейная перестрелка. Солдаты патрулировали все улицы, и никто не осмеливался выходить из дома с наступлением темноты.

Наступило Рождество. Я – и, думаю, многие мои соплеменники здесь – с грустью вспоминала о том, как отмечают этот чудесный праздник дома: большие поленья на каминных решетках в Святки, наверное, снег за окнами… безопасность. Здесь был другой мир.

Мы находились в чужой стране, так непохожей на Англию, в городе, осажденном врагами, которые в любой час могли начать приступ и принудить гарнизон сдаться.

Мы с Лилиас любили сидеть на крохотной веранде и разговаривать. Стрекозы и всевозможные насекомые, названий которых мы не знали, вились вокруг нас. Даже по вечерам, когда солнце садилось, жара не спадала. Я тосковала по дождю и Ниниану. Мечтала о жизни, в которой повстречала бы Ниниана не в зале суда и не во время моего злосчастного процесса; мечтала о той жизни, какая была связана в моих воспоминаниях со временем, когда мама еще не покинула этот мир. Я представляла, как Ниниана вводит в наш дом один из наших эдинбургских друзей и между нами вспыхивает любовь. В этих мечтах, конечно, не было Зиллы. Она принадлежала кошмару, который я старалась не вспоминать, словно его вовсе не существовало в моей жизни.

Глупые мечты! Но ведь Ниниан заботился обо мне. В его последнем письме звучал призыв: «Возвращайтесь домой». Будь я ему совсем безразлична, разве написал бы он так?

Мечты сменились реальностью. Я вспомнила, какое внимание он уделял Зилле.

– Нужно постараться как-то отметить Рождество, – сказала Лилиас.

– Что ты имеешь в виду?

– Давай устроим праздник для детей, скажем, в канун Рождества.

– Праздник? С жареным гусем? С индейкой? С начинкой из каштанов? И сливовым пудингом на десерт? Мне кажется, Лилиас, эти деликатесы отсутствуют в рационе на ближайшие дни.

– И все-таки я хочу устроить детям праздник, с играми, забавами. Это мы сделать в состоянии.

– Пожалуй, поиграть мы сможем. Но это почти все. Мы находимся в таком месте, которое не слишком подходит для праздников.

– И все-таки мы обязаны постараться. Возможно, кто-нибудь принесет еду из дома.

– Быть не может! Откуда они ее возьмут?

– Из своих пайков.

– Не думаю, что они особенно велики. По-моему, еды в городе становится все меньше и меньше – разве не так, Лилиас?

– Это естественно для осажденного города.

Лилиас приняла решение. Немногие дети продолжали еще ходить в школу, и число их постепенно сокращалось. Среди оставшихся был Пауль. Лилиас решила действовать так, словно тревожиться не о чем. Она говорила детям, что скоро придет освобождение. Королева и ее солдаты не оставят нас погибать в этой стране. Замечательно находиться под защитой британского флага, ибо он реет почти над всем миром. Она показывала на карте части земного шара, закрашенные красным цветом.

– Это и есть империя, – говорила она детям, – над которой никогда не заходит солнце, потому что, когда в Англии ночь, то в какой-нибудь части империи обязательно день.

Она говорила с такой убежденностью, такой страстью, что дети верили: еще немного – и нас спасут, а во главе освободительной британской армии появится сама королева.

Паулю очень понравилось предложение отпраздновать Рождество. Он предложил несколько игр. Лилиас попросила детей передать тем, кто перестал ходить в школу, что в канун Рождества будет праздник и пусть на него приходят все, кто сможет.

23 декабря Пауль пришел в школу очень взбудораженным. Он принес большую коробку, в которой, когда он снял крышку, обнаружились четыре крупных рыбины.

– Это для праздника, – сказал он. – В конце концов ради него можно пойти на жертвы.

– Откуда ты взял их? – спросила Лилиас.

– На водопаде, – ответил он, – в наших владениях.

– Я не знала, что там водится рыба.

– Я шел мимо, увидел, как из воды выпрыгнула рыбина и подумал, что она должна быть вкусной едой. Поэтому я вернулся домой, взял удочку… и поймал вот это.

– Замечательно! – воскликнула Лилиас. – Рука провидения! Пауль, благодаря тебе мы сможем устроить праздник.

– У нас есть немного муки, и мы испечем хлеб, – предложила я.

– Хлебы и рыбы, – сказала Лилиас. – Почти библейское чудо.

Праздник удался на славу. Пришли почти все дети. Но не было Анны Шрайнер. Ее отец сказал, что Рождество – это время молитв, а не веселья. Бедная маленькая Анна! Едва ли она получила много радости от такого Рождества.

Мы приготовили рыбу. При малом ее количестве мы ухитрились сделать несколько блюд. Мы сумели даже достать лимонад. Если дети и не переели, то наигрались вдоволь.

История с рыбами разошлась по городу. Пища! Обнаруженная в речушке, которая протекала по земле Рибек-хауса! Люди вооружились удочками и отправились ловить.

Не думаю, что многим сопутствовала удача, но даже небольшая прибавка к скудному столу была в те дни счастьем.

Начался январь. Почти ничего не изменилось, только еды стало еще меньше, и исчезла всякая возможность ее подвоза в город. Увядали надежды на скорое избавление.

Майра поправлялась на удивление всем. Она была еще слабой и нервной, но галлюцинации прекратились. Ей уже с трудом верилось, что они вообще у нее были.

Я решила выбраться к ней в день следующего визита доктора – мне хотелось самой услышать, что он скажет о ее состоянии.

Мне показалось, что он считает Майру истеричной женщиной, которой не удалось без затруднений приспособиться к новой стране, тем более в сложившихся обстоятельствах. Он все глубже верил, что причина болезни – укус какого-то ядовитого насекомого. Однако худшее было позади, и больная с каждым днем все увереннее возвращалась к нормальной жизни. Она нуждалась только в хорошей еде, достать