– Не стоит беспокоиться. Здесь привыкли к миру. Никто не хочет войны. Она разоряет страну и никому не приносит выгоды.
– И тем не менее войны не прекращаются, – сказала Лилиас.
Роже вздохнул.
– Такова человеческая природа. Вам нужно получше узнать эту страну. Она прекрасна, производит неизгладимое впечатление, порою внушает страх.
По ходу разговора выяснилось, что он живет в Южной Африке всего шесть или семь лет. Познакомившись с ним, я сразу решила, что Роже не может быть голландцем по происхождению, как многие в Южной Африке; но где-то я читала, что, спасаясь от преследований на родине, в Африку бежало некоторое количество гугенотов, и по имени предположила, что он – потомок одного из них. Когда я поделилась с Роже своими соображениями, он сказал, что в самом деле происходит из Франции, а его семья перебралась в Англию во времена Нантского эдикта. Посему я оказалась права – он принадлежал к гугенотам, хотя прожил в Англии большую часть своей жизни.
– Вы очень хорошо знаете выбранную вами страну, – сказала я.
– Я всегда верю в свои возможности узнать все. – Он пристально посмотрел на меня. – И обо всем.
Я почувствовала, что краснею и начинаю злиться. Неужели мне не суждено избавиться от подозрений, будто всем и каждому интересны мои секреты?
Уже когда завтрак был окончен, вошел посыльный и сообщил, что мистера Лестранжа незамедлительно хочет видеть по срочному делу коллега и просит его обязательно прибыть на встречу.
– Я в отчаянии, – воскликнул Роже. – В такой день, как этот! Ужасно жаль, что мне приходится покинуть вас.
– Пожалуй, и нам пора идти, – сказала я.
– О нет! – вскрикнула Майра. – Вы должны повидать Пауля, и я еще не показала вам дом.
– Прошу вас, не убегайте только потому, что я вынужден уйти, – сказал Роже. – Мы обязательно и очень скоро встретимся еще раз. Надо же возместить мой преждевременный уход из вашего общества. Итак, до встречи.
Меня поразило, что Майра вздохнула свободнее, как только он ушел; без него она словно бы даже обрела известное достоинство. Я подумала, что она боится мужа.
Я с интересом ожидала встречи с Паулем Лестранжем и знала, что Лилиас пребывает в таком же настроении. Мы были очень разными – Лилиас и я. Для нее Пауль был учеником; для меня – действующим лицом в том, что, как я предчувствовала, могло оказаться полной загадок драмой. Я не могла избавиться от мысли, что в этом доме присутствует нечто странное, Майра знает об этом и потому так нервозна.
Пауль был высок для своего возраста и ничем не напоминал Роже. В его облике я отметила волосы цвета льна, серо-голубые глаза, а еще – какую-то настороженность.
– Пауль, эти дамы, – так представила нас Майра, открыли школу. Их зовут мисс Милн и мисс Грей.
Он с некоторой опаской приблизился и пожал нам обеим руку.
– Мы только что слышали, что, возможно, ты начнешь ходить в нашу школу, – сказала Лилиас.
– Я собираюсь учиться далеко отсюда, – сказал он.
– Мы и это слышали. Но ведь решение еще не принято?
– Не принято.
– А ты не хотел бы походить к нам, пока все не прояснится окончательно?
– Да, хотел бы, спасибо.
– Школа у нас небольшая, – продолжала Лилиас, – и к нам ходят ученики всех возрастов.
– Я знаю.
– Но мы, конечно, намерены ее расширить…
– Когда ты начнешь? – спросила я.
– Не знаю.
– Почему бы не завтра? – спросила Лилиас. – Как раз с начала недели.
– Мне все равно.
Он не шел на сближение, сохранял осторожность. Однако было хорошо уже то, что к нам он как будто не испытывал недобрых чувств.
– Я собираюсь показать мисс Милн и мисс Грей дом, а затем сад. Не хочешь пойти с нами? – спросила мальчика Майра.
К моему удивлению, он согласился.
Меня занимало, думает ли Лилиас о Пауле то же самое, что я. Весьма замкнутый мальчик. Понять его непросто. Немного подозрителен ко всем. Многие дети держатся подобным образом.
Начался обход дома. Внизу было несколько комнат, подобных тем двум, которые мы уже видели. Довольно искусно украшенная винтовая лестница пронизывала дом сверху донизу. Везде стояла массивная мебель, и я не могла избавиться от ощущения, что ее любовно собирали многие годы.
– Ты ведь прожил в этом доме всю свою жизнь?
– О нет. Мы пришли сюда… сразу после их женитьбы. Я была поражена.
– Чьей женитьбы?
– Моей мамы… и его.
– Но разве?
– Вам нравятся занавеси? – перебила Майра. – Взгляните на шитье.
Лилиас взяла ткань в руки, а я повернулась к Паулю. Он смотрел на меня так, словно приглашал поговорить.
– Вы подумали, что он мой отец, – скала он. – Но это не так. Он не мешает людям считать его отцом, но это неверно. Он – не мой отец.
– Ткань привезли, я думаю, из Амстердама, – сказала Майра. – Об этом можно догадаться по стилю шитья.
– Так ты уверяешь меня, что мистер Лестранж – не твой отец? – спросила я.
Он яростно покачал головой.
– Мой отец умер. Умер в алмазном руднике. Это случилось до того как…
Вместе с Паулем я отошла в сторону от Майры и Лилиас.
– А я и не знала. Мистер Лестранж всегда говорит о тебе как о сыне.
– Нет, мой отец умер, и тогда моя мама вышла замуж за него. Я не его сын. У меня есть настоящий отец. Только он умер.
– Очень жаль, что так случилось. Пауль сжал губы и высоко поднял голову.
Я подумала – не зря я предполагала, что в этом доме есть тайны.
– Паулю очень нравится дом, – говорила меж тем Майра. – Верно, Пауль?
– Да, пойдемте я покажу вам лестницу.
– Мы еще придем к ней.
– А к игрушечному дому?
– Конечно.
– Лестница очень красива, – сказала я.
– Не та, а другая, – поправил меня Пауль.
– О, значит, их здесь две?
– Да, коротко ответил он, и я заметила, что он снова сжал губы.
Наконец мы подошли к другой лестнице. Она вела из прихожей на второй этаж. Это, видимо, была черная лестница, и ею пользовались слуги; ее покрывал зеленый ковер, прижатый к ступеням латунными прутьями.
– Вот она, – сказал Пауль.
– Как ни старалась, я не увидела в лестнице ничего необычного. Она не шла ни в какое сравнение с винтовой парадной, по которой мы поднимались наверх. Я подумала про себя, что иметь две лестницы в большом доме естественно.
– Интересно, – бросила я, не зная, что еще сказать; однако Пауль смотрел на лестницу блестящими глазами, а Майра явно была не в своей тарелке. У меня появилось странное и жутковатое чувство, что они видят нечто такое, чего ни я, ни Лилиас не замечаем.