Я страшно устала, но не могла уснуть, а задремав, тут же пробуждалась в ужасе. Меня мучили кошмары, и я обрадовалась, когда стало светать.

Горничная, которая принесла мне горячую воду, посмотрела на меня с любопытством. Я была замешана в трагедию — несчастный случай, самоубийство… или убийство.

Я умывалась и одевалась очень медленно, оттягивая тот миг, когда мне придется покинуть дом. Как странно, что я хотела задержаться подольше в доме тети! Я ведь так ждала, когда же, наконец, смогу отсюда уйти, и то, что теперь это происходило так, только увеличивало мое отчаяние. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной.

В дверь постучали.

— Вас зовут, мисс. В библиотеку, — объявила служанка.

Я кивнула и притворилась, что смотрюсь в зеркало, чтобы расчесать волосы, хотя она, без сомнения, видела страдание на моем лице.

Тянуть больше было невозможно. Вещи сложены. Я готова ехать. В библиотеке меня ждет тетя Кларисса, которая сообщит, что мне следует убраться из ее дома, поскольку так будет лучше для всех нас, и что она приказала подать карету через десять минут.

Я медленно побрела в библиотеку. Да, тетя Кларисса была там, но не одна.

Леди Менфрей подошла ко мне и, взяв мои руки в свои, поцеловала меня.

— Моя дорогая Хэрриет, — пробормотала она. — Моя бедная, дорогая Хэрриет.

И тут я увидела Бевила. Он поднялся с кресла, тоже взял меня за руки и притянул к себе. Я едва держалась на ногах. Перемена была слишком внезапной. Отчаяние, одиночество — и вдруг — нежность и сочувствие человека, который был для меня единственным в мире. Говорить я не могла; я боялась, что, попытавшись произнести хоть слово, расплачусь.

— Моя дорогая Хэрриет, — проговорил он, и в голосе его звучала такая удивительная нежность, что у меня защипало глаза. — Это было ужасным испытанием для вас. Но не тревожьтесь более. Мы здесь… мы приехали, чтобы присмотреть за вами.

Я все еще не могла вымолвить ни слова.

— Хэрриет! — Это была тетя Кларисса. — Мистер Менфрей и его мать приехали из Корнуолла, чтобы побыть с тобой, пока это отвратительное дело не будет окончено. Леди Менфрей предложила забрать тебя в дом мистера Менфрея, где ты побудешь с ней до тех пор, пока ситуация не прояснится. Я полагаю, что это — отличная мысль.

Все напряжение последних часов разом отпустило меня.

Я услышала собственный возглас:

— О да, да…пожалуйста!

Меня отвезли в маленький домик Бевила в тупике с северной стороны парка. В доме жили только двое слуг — горничная и дворецкий, который умел готовить то немногое, что требовалось в прошлом Бевилу. Это было просто временное пристанище, которое Бевил приобрел до того, как стал членом парламента.

Леди Менфрей настаивала, чтобы я отправилась прямиком в кровать, потому что, как она утверждала, я была совсем без сил, даже если сама того не сознавала. Я охотно покорилась, с удовольствием вручив свою судьбу этой доброй и благородной даме, тем более что Бевил всеми возможными способами давал мне понять, как он за меня тревожится.

Мы мало говорили о случившейся трагедии, больше — о Менфрее, и леди Менфрей сказала, что Бевил — и она, конечно, — будут настаивать, чтобы, как только расследование окончится, я уехала с ними в Менфрею — приходить в себя после столь ужасного потрясения.

Я со всей горячностью заверила их, что нет на свете ничего более для меня желанного и необходимого. На том и порешили.

Так я прожила те томительные дни, которые последовали за трагедией; они были долгими, похожими на сон, но, поскольку я часто видела Бевила и постоянно находилась в обществе леди Менфрей, которая всеми силами старалась убедить меня, что она так же озабочена моей судьбой, как если бы я была ее собственной дочерью, я уже не чувствовала себя такой потерянной и несчастной, как раньше. Лучшей компании, чем леди Менфрей, в такой ситуации трудно было пожелать. Она была ясна и спокойна — она, богатая наследница, похищенная сэром Энделионом, которого она полюбила так романтически; а потом вынуждена была оставить все свои романтические воззрения и научиться жить с человеком, постоянно ей изменявшим, чья неодолимая страсть была обращена вовсе не на нее, но на ее богатство! Но она до сих пор сохранила свою красоту, не похожую на красоту Менфреев, — спокойную, исполненную гармонии и нежности и, я бы сказала, смиренную. Именно такой сделала ее жизнь, вся состоявшая из жертв и попыток приспосабливаться к диким выходкам Менфреев, которые, хотя и были людьми плотскими и, вероятно, отличались эгоизмом и корыстью — ради Менфрей, — все же несли в себе невыразимое очарование.

А Бевил так беспокоился обо мне, так старался меня утешить, и его нежность порождала во мне страсть, которую я едва могла сдержать. Его рука гладит мою руку, взгляд ласкал меня, и весь воздух вокруг, казалось, звенел от напряженного ожидания. Все выглядело так, словно мы обручены и вот-вот поженимся. Я не сомневалась, что скоро так оно и будет. Леди Менфрей выражала в этом уверенность на свой манер и, говоря о Менфрее, говорила о ней как о моем доме.

В эти тревожные дни они, похоже, всеми силами старались отвлечь меня от произошедшей трагедии мыслями о близкой счастливой жизни.

Они в этом преуспели, и я любила их за это — леди Менфрей как мать, которой у меня никогда не было, и Бевила — больше всех на свете.

Бевил сказал, что мне нет необходимости присутствовать на расследовании. Это только принесет мне лишнюю боль, при том что меня, когда все случилось, вообще в доме не было.

Я опасалась, что он может пустить в ход свои связи, чтобы добиться для меня поблажки.

— А как только следствие закончится, — сказал он, — уезжайте в Менфрею. Вы можете отправиться с мамой, а я присоединюсь к вам через несколько дней.

Я ответила, что не знаю, как их и благодарить, и что я не могу себе даже представить, как возвращаюсь в тот дом… и живу там — после всего этого.

Бевил взял меня за руку и ободряюще сжал ее.

— Ну, теперь вы знаете, что можете без всякой опаски доверить свою судьбу Менфреям, — сказал он.

Я подумала, что он сейчас откроет мне свои чувства, но он этого не сделал — во всяком случае, в словах, хотя его взгляды были полны нежности и, я верила, желания вовеки оберегать меня.

В день заседания даже Бевил и леди Менфрей казались обеспокоенными, хотя и старались всячески скрыть это от меня.

Леди Менфрей большую часть утра провела в своей комнате, готовясь, как она объяснила, к отъезду в Корнуолл, куда мы предполагали отправиться на следующий день.

— Мне понадобятся кое-какие мои вещи, — сказала я. — Нужно будет съездить…

Леди Менфрей покачала головой:

— В этом нет необходимости. Вы напишете из Корнуолла, и они вам пришлют все, что требуется, с вашей горничной.

— Так я и сделаю, — согласилась я. — Что теперь будет с ним? Я, наверное, больше никогда не захочу войти в него. Я не смогу забыть…

— Не стоит пока думать о подобных вещах. Оставьте все как есть. Там ведь есть слуги, которые присмотрят за домом. Когда дойдет до какого-то дела, мой муж и Бевил помогут вам. А пока не надо ничего трогать. Сейчас вам нужно уехать — как только завершится расследование.

— Иногда я думаю, что оно никогда не завершится.

— Девочка моя, что вы хотите этим сказать?

— Я никогда не забуду… эта душевная рана не заживет…

— Так всегда кажется, когда случается нечто подобное. Особенно с кем-то из близких.

— Я так благодарна вам, что вы решили все за меня.

— Я надеюсь, вы согласитесь и дальше принимать от нас такого рода помощь.

Я сочла это еще одним подтверждением того, что вскоре стану женой Бевила.

Бевил присутствовал на заседании суда. Когда он вошел в дом, я сидела в маленькой гостевой комнатке,