Спрашивается, мог ли корпус выполнить эту задачу даже в случае своевременного занятия подготовленных позиций? О возможностях войск прикрытия по отражению атак противника можно судить по докладу начальника штаба 8-й армии генерал-майор г. А. Ларионова командованию ПрибОВО в январе 1941 г.:
«Две стрелковые дивизии, находящиеся на участке границы 8-й армии, прикрыть госграницу ‹…› не в состоянии, фронт прикрытия 160 км слишком широк ‹…› Плотность огня ничтожная (одно орудие и два пулемета на километр фронта)» [734].
В середине июня командир 125-й сд генерал-майор П.П. Богайчук доложил:
«‹…› полоса предполья без гарнизонов войск наступления немцев не задержит‹…› Полоса предполья дивизии‹…› по расчету времени немцами будет захвачена ранее вывода туда наших частей» [735].
Высокое начальство успокаивало подчиненных:
«Никаких провокаций, трусости, паники. Силы и средства у вас есть. Крепко управляйте, смело и умело все используйте, не нервничать, а быть по-настоящему в полной боевой готовности» [736].
К 3 часам 22 июня соединения 8-й армии (кроме 48-й сд) на основе устного указания командующего округом после проведенных учений заняли районы своего предназначения. Тактическая плотность возросла в два раза. Но этого было совершенно недостаточно для отражения наступления противника и обеспечения развертывания главных сил. Еще хуже обстояло дело на участке прикрытия 11-й армии, где на переднем крае оставалось в основном по одному батальону от полков дивизий первого эшелона, которые занимались оборудованием полевых позиций (см. схему 7).
Однако вернемся к Белостокскому выступу. По предлагаемому замыслу упреждающего удара Западный фронт должен был нанести удар своим левым крылом, то есть силами 13-й и 4-й армий. Однако 13-я армия, район прикрытия которой был назначен между 10-й и 4-й армиями, так и не была полностью сформирована даже к началу войны. Управление 13-й армии, предназначенное для объединения 49-й и 113-й стрелковых дивизий и 13-го мехкорпуса, продолжало оставаться в Могилеве. На 22.6 в подчинении армии совсем не оказалось войск, они стали поступать только с 24 июня[135][737]. Это еще одно свидетельство того, что о нанесении упреждающего удара силами левого крыла Западного фронта навстречу Юго-Западному всерьез никто и не думал.
В целях обоснования тезиса о том, что войска приграничных округов не готовились к обороне, М. Мельтюхов приводит вырванные из контекста слова генерала М.А. Гареева: «невыгодное положение советских войск усугублялось тем, что войска пограничных военных округов имели задачи не на оборонительные операции, а лишь на прикрытие развертывания войск» [738]. Далее Мельтюхов делает «логичный» вывод: раз не разрабатывались оборонительные операции, значит, разработаны были наступательные! Но при этом он не учитывает, что замечание Гареева сделано с позиции сегодняшнего дня, когда известны результаты разгрома армий прикрытия.
Все это не более, чем словесная эквилибристика: войска готовились к обороне в целях прикрытия развертывания и отмобилизования. Вот что записано в объяснительной записке к Плану прикрытия упомянутого 1-го ск:
Задачи на разработку армейских (тем более — фронтовых) оборонительных операций округам не ставились потому, что первые бои будущей войны представлялись нашим полководцам столкновением передовых частей, как это происходило в начале Первой мировой войны. Печальный опыт военных действий во Франции, руководители которой надеялись отсидеться за мощной «линией Мажино», они по-настоящему не учли. Тем самым возможность поражения войск прикрытия была заложена уже на этапе планирования. Армии прикрытия с их вытянутыми в ниточку соединениями и недостроенными УРами скорее напоминали завесу, которую организовал Реввоенсовет молодой советской республики весной 1918 г. Она была создана для обороны (!) демаркационной линии с Германией после заключения с ней Брестского мира и прикрытия главных операционных направлений. Завеса состояла из трех участков, каждый в составе нескольких отрядов. Войска завесы, насчитывающие около 36 тыс. бойцов, прикрывали тогда фронт от Финского залива до Курска [740]. В 1941 г. для прикрытия полосы в 1500 км задействовали в первом эшелоне 55 дивизий и две бригады, и все они были заведомо обречены на разгром. Когда наши военные руководители это сообразили, было уже поздно: Сталин запретил им особо шевелиться, чтобы не спровоцировать немцев.
Данных о конкретных группировках противника, противостоящих округам, и его намерениях было крайне мало. Поэтому при постановке задач на прикрытие госграницы в основном исходили из собственных представлений о важности районов и направлений без учета возможных действий противника. Ясно было, что противник не преминет воспользоваться выгодными условиями для охвата флангов группировки советских войск в Белостокском выступе с целью последующего их окружения. Напомним, что начиная с 1939 г. при выборе мест дислокации войск на присоединенных территориях руководствовались не целесообразностью их оперативного предназначения, а наличием казарменного фонда и других возможных мест размещения личного состава. Никаких реальных мер противодействия замыслу противника сменяющими друг друга начальниками Генштаба предпринято не было. По свидетельству члена Военного совета ЗапОВО дивизионного комиссара А.Я. Фоминых, командование округа в течение 8 месяцев при всех докладах и оперативных проработках докладывало в Генштаб о невыгодной конфигурации госграницы в полосе фронта. Военный совет округа требовал усилить весьма уязвимые фланги группировки, но с ним в течение 6–7 месяцев не соглашались. И только в конце мая — начале июня было разрешено вывести на гродненское направление 56-ю и 85-ю сд и на брестское направление — 75-ю сд, а позже и 113-ю сд [741].
К великому сожалению, в обстановке, складывающейся к лету 1941 г., когда противник уже упредил войска Красной Армии в сосредоточении и развертывании своих войск, вариант организации стратегической обороны на Западном ТВД в целях отражения агрессии даже не рассматривался. Потому что таковая вообще не предусматривалась нашей военной доктриной. Г.К. Жуков в своей рукописи задним числом выразил сожаление, что «ни в теории, ни в практике другие формы ведения оперативно-стратегических операций не нашли должного отражения. Обучение войск оборонительным действиям, встречным сражениям, отступательным действиям редко выходило из тактических рамок. ‹…› И хуже всего военной теорией были разработаны вопросы ведения боя, сражений и операций в условиях окружения, прорыв и выход из окружения и отступательные действия, с чем пришлось нашим войскам столкнуться в начальный период войны» [742]. Читатель легко может представить, что сделал бы Сталин и его приспешники с теми, кто осмелился бы предложить для отработки на учениях подобные темы. Их немедленно обвинили бы в пораженческих настроениях и стерли в лагерную пыль.
Интересно, как апологеты упреждающего удара решают вопрос о сроках его нанесения. В этом отношении проще всех поступил Резун. Конкретную дату нападения на Германию — 6 июля 1941 г. — он «вычислил» на основе одной фразы, вырванной из общего контекста послевоенного труда «Начальный период войны». Он цитирует: «…Немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели (выделено авт.) удалось упредить наши войска» [743]. Но цитирует в своем фирменном стиле, обрезав конец фразы: «в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны». Тем самым смысл сказанного был полностью искажен, ибо речь в труде шла о сосредоточении и оперативном развертывании войск в целях обороны для прикрытия госграницы. И ничего не говорится о переходе в наступление [744]. Через 15 страниц Резун ловко переиначивает цитируемую фразу на свой лад (уже без ссылки на страницу), придавая ей совсем другой смысл: «‹…› германским войскам удалось нас упредить буквально на две недели» (выделено
Есть еще одно свидетельство, которое сторонники теории упреждающего удара постоянно используют
