обижен.
19-е. Меня очень рано разбудил посыльный от Шинте, но так как у меня только что окончился очередной приступ лихорадки и я весь был в поту, то я сказал, что приду к нему через несколько часов. Но вслед за первым посыльным скоро явился другой: «Шинте желает сказать тебе сейчас же то, что ему нужно сказать». Это было слишком интригующее предложение, и поэтому мы тотчас же пошли к нему. Он ожидал нас, держа в руках курицу, а рядом с ним стояла корзина с мукой из маниока и тыква, наполненная медом. Относительно мучивших меня приступов болезни он сказал, что лихорадка – это единственное, что может помешать успешному окончанию моей поездки. У него есть люди, которые знают все дороги, ведущие к белым людям, и они могут быть нашими проводниками. Будучи молодым человеком, он сам совершал далекие путешествия. На мой вопрос, что он может посоветовать мне против лихорадки, он сказал: «Пей больше меду. Когда ты весь пропитаешься им, он прогонит лихорадку». Это очень хмельной напиток, и я подозреваю, что он очень любил это лекарство, хотя у него и не было лихорадки.
Когда мы проходили через деревню, то нас поразила приверженность балонда к установившемуся этикету. При встрече с высшими людьми на улице они падают на колени и растирают пыль на груди и руках, и пока эти люди высшего ранга продолжают идти, они все время хлопают в ладоши.
Мы видели несколько раз женщину, которая занимает у Шинте должность водоноски. Когда она идет с водой, то звонит в колокольчик, предупреждая всех, чтобы они сходили в сторону с дороги. Если бы кто- нибудь подошел к ней близко, то это считалось бы большим преступлением, потому что его близость может оказать вредное действие на воду, которую будет пить вождь. Я думаю, что самые ничтожные проступки такого рода используются в качестве предлога для того, чтобы продавать таких людей или их детей работорговцам из племени мамбари.
За время нашего пребывания у Шинте здесь произошел такой случай, который совершенно неизвестен на юге. Двое детей, один семи, а другой восьми лет, вышли из дома, чтобы набрать в лесу дров. Их дом находился на расстоянии четверти мили [около 0,5 км] от деревни. Когда они отошли недалеко от дома, то были схвачены и утащены, и их непредусмотрительные родители не могли найти их следов. Это было так близко к городу, что не может быть и мысли о нападении на детей хищного зверя. По нашим предположениям, в этом деянии должны быть повинны какие-нибудь люди высшего круга, близкие ко двору Шинте; они могли ночью продать детей.
Мамбари сооружают специальные большие хижины четырехугольной формы, в которых помещают украденных детей; детей кормят там хорошо, но выпускают на воздух только ночью. Частые похищения детей, имеющие место во всей этой области, сделали понятным мне, для чего около деревень существуют стоккады, которые мы так часто видели здесь. Родители не могут возбуждать дела, потому что и сам Шинте склонен, по-видимому, заниматься этими темными делами. Однажды он прислал за мной ночью, хотя я всегда заявлял ему, что предпочитаю действовать всегда открыто. Когда я пришел, то он подарил мне рабыню, девочку лет восьми; при этом сказал, что он всегда дарит своим посетителям ребенка. В ответ на выраженную мной благодарность и на мои слова, что я считаю дурным делом отнимать детей у их родителей и что я советую ему вообще отказаться от такого дела и начать вместо него торговлю слоновой костью и воском, он настаивал на том, чтобы подаренная мне девочка осталась у меня, «была бы моей дочерью и носила мне воду». Он убеждал меня в том, что у всякого знатного человека должен быть ребенок, который исполнял бы эту обязанность, а у меня совсем нет ребенка. Когда я отвечал ему, что у меня четверо детей и что я был бы огорчен, если бы мой вождь отобрал у меня мою маленькую девочку и подарил ее другим, и что поэтому я предпочитаю, чтобы подаренная мне девочка оставалась дома и носила воду для своей матери, то он решил, что я недоволен ростом ребенка и велел привести другую девочку, которая была на голову выше первой. После долгих моих разъяснений о том, как отвратителен сам факт продажи человека человеком, и о том, как ужасно причинить матери ребенка такое горе, я отказался также и от этой девочки.
Жернов
От этих вождей невозможно было уехать скоро, они считают за честь для себя, когда иностранцы долго остаются в их деревнях. Кроме того, была еще одна причина нашей задержки: здесь часто шли дожди, не проходило суток, чтобы не было ливня. От сырости портится все. Хирургические инструменты покрываются ржавчиной, на одежде появляется плесень, обувь быстро рвется; моя палатка вся была в маленьких дырках, и при каждом сильном дожде на мое одеяло опускался густой туман из мелких брызг, заставляя меня прятать под одеяло свою голову. По утрам даже внутри палатки все было покрыто густой росой. Солнце показывалось только после полудня на самое короткое время, но даже это короткое прояснение неба прерывалось грозовыми ливнями, лишавшими нас возможности просушить наши постельные принадлежности.
Северный ветер всегда нагоняет густые тучи с дождем, а на юге проливные дожди всегда приходят с северо-востока или с востока. Когда нет солнца, то термометр падает до 72° [27,1 °C], а когда небо бывает ясное, то он и в тени поднимается до 82 [30,9 °C] даже по утрам и вечерам.
24 января. Мы думали отправиться в путь сегодня, но Сам-банза, который рано утром был послан за провожатыми, вернулся только в полдень без них и мертвецки пьяный. В этой местности мы в первый раз за все время увидели пьяного и услышали его бессвязное бормотание.
Боялоа, или пиво, изготовляемое в этой стране, оказывает скорее притупляющее, чем возбуждающее действие. Любители пива обычно быстро валятся с ног и засыпают мертвецким сном. Часто можно видеть их лежащими на земле вниз лицом, в состоянии глубокого сна.
Самбанза опьянел от меда, похожего на тот, которым нас угощал Шинте. Этот напиток крепче, чем боялоа. Насколько мы могли понять из бессвязной речи Самбанзы, Шинте сказал, что нам нельзя пускаться в путь в такой сильный дождь и что проводникам необходимо время для сборов в дорогу. Так как почти весь день лил дождь, то нам нетрудно было принять его совет и остаться. Самбанза, шатаясь, направился в хижину Маненко. Его супруга, которая никогда не давала торжественного обещания «любить, почитать и повиноваться ему», не питала против него гнева, поэтому она хладнокровно втащила его в хижину и уложила спать.
Желая доказать мне свою дружбу, Шинте сам пришел ко мне в мою палатку, которая с большим трудом могла вместить двоих людей, и с большим интересом осмотрел все новые для него и любопытные вещи: ртуть, зеркало, книги, расчески, гребешок, карманные часы и т. д. Затем он закрыл вход в палатку так, чтобы никто из его людей не мог быть свидетелем проявленной им безумной расточительности, в которой его могли обвинить, извлек из-под полы нитку бус и срезанный конец морской раковины, которая считается огромной ценностью в областях, далеких от моря. Он повесил мне бусы и раковину на шею и сказал: «Вот тебе доказательство моей дружбы».
Мои люди сказали мне, что раковина эта, в качестве почетного знака отличия, является в этой местности большой ценностью: за одну-две такие раковины можно купить раба, а пять раковин являются хорошей ценой за бивень слона, который на деньги стоит девять фунтов стерлингов. Во время нашего последнего разговора с Шинте он назначил главным проводником для нас Интемесе, человека лет пятидесяти. По словам Шинте, Интемесе приказано быть с нами до тех пор, пока мы не дойдем до самого моря. Шинте просил меня, чтобы отныне, если мне нужна будет какая-нибудь помощь, я обращался бы только к нему; он всегда будет рад помочь мне. Это была только вежливая форма, посредством которой выражалось пожелание успеха. Проводники, которые должны были помочь мне дойти до моря, на самом деле имели распоряжение дойти со мной до следующего вождя – Катемы.
Глава XVII
