египтянам, одну медную серьгу трех дюймов в диаметре. Некоторые носят длинные волосы, как древние ассирийцы и египтяне; у небольшого числа глаза с косым разрезом, как у китайцев.

Перейдя вброд быструю Луию, мы покинули нашу тропу, которая шла по берегу Замбези, и двинулись в северо-западном направлении за один из горных хребтов. Южная оконечность этого хребта называется Монгуа – в честь встречающейся здесь акации с чрезвычайно сильным и неприятным запахом. Наша тропа извивалась по долине вдоль небольшой почти высохшей горной речки, а потом пересекала скалистые отроги больших гор. В данное время здесь было очень сухо, воды почти не было, – только иногда встречались ручейки и небольшое количество колодцев, вырытых в руслах водных потоков. Население было бедно и старалось убедить в этом путешественников. Мужчины, в противоположность жителям долин, проводили много времени на охоте, может быть, вследствие того, что на склонах гор очень мало земли, пригодной для огородов, а если они сеют что-нибудь в долинах, то очень мало шансов, что их посевы успеют созреть.

В селении к востоку от Чиперизивы, где мы остановились на ночь, вовсе не оказалось женщин. Недалеко от деревни, в долине, мы два раза стреляли в дичь; из-за этих выстрелов женщины убежали в лес, а мужчины явились узнать, не означают ли они войну. После того как они услышали, что намерения у нас мирные, кое-кто из стариков вернулся. Местный начальник Камбира извинился, что у него не приготовлен для нас подарок. Позднее он принес немного муки, жареного кролика (Нугах capensis) и кувшин пива: он хотел, чтобы мы сочли его бедным. Пиво он будто бы получил издалека, – собственного у него нет. Как и манганджа, эти люди здороваются, хлопая в ладоши. Если мужчина приходит в какое-нибудь место, где сидят другие, он хлопает последовательно в ладоши перед каждым, и они отвечают ему тем же. Если он что-нибудь говорит, то и говорящий и слушающий хлопают в ладоши после каждого абзаца и потом более сильно в заключение, – когда речь окончена. Проводник, которого дал нам вождь, приветствовал таким образом каждого из своих товарищей, прежде чем отправиться с нами. Разница в языках здесь так незначительна, что можно считать все здешние племена принадлежащими к одному семейству.

Мы пошли дальше в том же направлении и за весь день миновали только два маленьких селения. За исключением шума, который производили наши люди при ходьбе, кругом было совсем тихо; птиц мы видели мало. Мы видели «райскую вдовушку» и убедились, что она еще не потеряла своих длинных перьев. На пути мы видели громадное количество черного дерева и Lignum vitae, а также того дерева, из очень гладкой и горькой коры которого делаются хранилища для зерна. В общем местность покрыта лесом, состоящим из деревьев обычного размера. Мы ночевали в маленькой деревне недалеко от Синдабуэ, где нашим людям удалось купить много пива, и они были необычайно шумны весь вечер.

На следующее утро мы позавтракали под зелеными дикими финиковыми пальмами, на берегу красивой и поросшей цветами речки, которая протекает через прелестную долину Зиба. Теперь гора Чиперизива находилась между нами и частью реки поблизости от Морумбвы; таким образом, нам фактически пришлось уклониться к северу, чтобы избежать трудностей нашего прежнего пути. Здесь нас покинул на французский манер, не прощаясь, последний из наших дезертиров, известный вор. Он оставил тюк с тканью, который нес, на тропе, на расстоянии 100 ярдов от нашего привала, но унес с собой мушкет и все медные кольца и бусы своего товарища Ширимбы, который доверчиво поручил их его попечению.

Двигаясь по этой красивой долине дальше на юго-запад, мы примерно через час достигли деревни вождя Сандиа. Нам сказали, что вождь на охоте и неизвестно, когда вернется. Этот ответ на вопрос о вожде настолько обычен, что, по-видимому, следует полагать, что туземцы просто хотят узнать о намерениях чужестранца, прежде чем подвергнуть опасности своего начальника. Некоторые из наших людей были больны, и поэтому мы остановились здесь. Люди Сан-диа были с нами очень вежливы: его родственник пришел к нам вечером с большим кувшином пива; ему неприятно было видеть, что мы едим, ничем не запивая, и вот он принес нам подарок.

На некотором расстоянии от районов, затронутых работорговлей, в нравах туземцев, в их манере говорить наблюдается много патриархального. Население Зиба принадлежит к племени бадема; они богаче, чем племена, которые мы встречали до того, у них больше тканей, украшений, пищи и предметов роскоши. На продажу в большом количестве предлагались яйца, домашняя птица, сахарный тростник, земляные груши и земляные орехи, помидоры, чеснок, красный перец, рис, мапира (вид проса) и кукуруза. Мапиру можно назвать местной пшеницей. На юге и западе она известна под названием гвинейского, или кафрского, проса, в Египте – как дурро и в Индии – как баджери; зерно ее – круглое и белое или красновато-белое, размера примерно канареечного семени. Несколько сот зерен образуют массивный колос на стебле толщиной в обычную трость и имеющий от 8 до 18 футов в высоту. Местное население, как и все народы Кебрабасы, возделывает также табак, коноплю и хлопок. Здесь почти в каждой деревне, как и в горах Манганджа, мужчины занимаются прядением и тканьем превосходного хлопка.

На следующее утро, так как мы не могли двинуться дальше, шесть человек из числа нашей молодежи, стремясь испробовать свои мушкеты, отправились охотиться на слонов. В течение нескольких часов им ничего не попадалось; тогда некоторые из них, устав, предложили пойти в деревню и купить еды. «Нет! – заявил Мантланьяне. – Мы пошли охотиться, так давайте и будем этим заниматься». Вскоре они встретили стадо слонов с детенышами. Как только первая слониха увидела охотников на скалах над собой, она, движимая настоящим материнским инстинктом, поставила своего слоненка между своими передними ногами. Люди хотели стрелять в стадо без разбора. «Это не годится, – крикнул Мантланьяне, – давайте все стрелять в эту». В бедное животное попал целый залп; оно побежало вниз в долину, где один выстрел его прикончил; слоненок же убежал со стадом. Наши люди пришли в дикий восторг и принялись с громкими криками и ликующими песнями плясать вокруг павшей королевы лесов. Они вернулись к нам, неся в качестве трофеев хвост и часть хобота, и в лагерь вошли с выправкой настоящих солдат; они, по-видимому, считали, что их рост сильно увеличился по сравнению с тем, каким он был утром.

Как и надлежало, об их успехах была уведомлена жена Сандиа, так как здешний закон гласит, что половина слона принадлежит вождю, на земле которого он убит. Португальские торговцы всегда покорно платят этот налог, и если бы он был местного происхождения, его вряд ли можно было бы считать несправедливым. У вождя должен быть какой-нибудь источник дохода, а поскольку многие из них не могут рассчитывать ни на какие другие доходы, кроме слоновой кости и рабов, этот налог заслуживает меньше возражений, чем любой другой, который мог бы установить черный канцлер или министр финансов. Кажется, однако, что он был принесен самими португальцами, а потом распространился и между соседними племенами.

Губернаторы зорко следят за всеми слонами, которые могли бы быть убиты на государственных землях, и требуют от своих вассалов один клык с каждого слона. За пределами районов, где бывают португальские торговцы или которые являются сферой арабов, подражающих португальцам в торговых обычаях, мы не встретили ни одного племени, у которого действовал бы этот закон. В 1855 г. в Кафуэ вожди купили мясо убитого нами животного и не потребовали ничего в качестве своей доли; так же обстояло и во время наших посещений Шире. Вероятно, распространению этого закона способствуют рабы португальцев, которых хозяева посылают охотиться на слонов. Они стараются установить хорошие отношения с вождями тех районов, куда приходят охотиться, и поэтому советуют им требовать половину каждого убитого слона. За этот совет им хорошо платят пивом.

Когда мы узнали, что этот закон поддерживают португальцы, мы заявили туземцам, что они могут требовать клыки у последних, а англичане – это другое дело: они предпочитают чисто местные обычаи. Как нам после сказали, это заставило Сандиа призадуматься; но мы решили не настаивать на исключении в нашу пользу в случае, где соблюдение этого обычая можно было признать справедливым.

Плетеный сосуд для питья, пропитанный смолой

Рисунок XIX в.