образом не могу годы смерти включить в годы жизни. С тех же пор, как
Услышав это, Иоасаф говорит: «Так как ты не включил времени, прожитого тобою в угождение плоти, в годы своей жизни, то и смерть, которою умирают все, по–твоему не следует считать смертью?»
«Без сомнения, — отвечал старец. — В этом случае я рассуждаю по предыдущему и ничуть не боюсь сей временной смерти и даже не называю ее смертью, если она постигнет меня на пути исполнения заповеди Господа, а считаю это скорее переходом от смерти в лучшую, совершеннейшую жизнь, сокровенную во Христе. Святые, желавшие достигнуть вечной жизни, весьма тяготились настоящею земною, почему Апостол говорит:
В том же, что я ничуть не боюсь телесной смерти, ты можешь убедиться из того, что я, не обращая внимания на угрозы твоего отца, бесстрашно явился к тебе, чтобы возвестить спасительное слово, хотя твердо знал, что если он узнает об этом, то предаст меня, если сможет, бесчисленным пыткам и казням. Но ставя выше всего Слово Божие, я не боюсь сей временной смерти и даже не считаю ее достойною такого названия, следуя заповеди Господней, гласящей:
«Таковы ваши успехи в истинной мудрости, — сказал Иоасаф, — они, конечно, выше человеческой природы и недоступны обыкновенным земным обитателям, которые весьма дорожат настоящею жизнью. Блаженны вы за свой мужественный образ мыслей! Но чем вы питаетесь в пустыне — ты и твои сподвижники? Какова там ваша одежда?»
Варлаам же отвечает: «Пищею нам служат плоды и трава, растущие в пустыне, которые она производить по воле Божией, питаемая земною росою. Никто из–за них не вступает с нами в борьбу, и ни для кого они не служат предметом зависти. Но в изобилии растет наша пища, для которой мы не пахали, и кушания, которых мы не приготовляли. Если же кто–нибудь из ближних наших, верующих братьев, принесет нам когда–нибудь другой снеди, то мы принимаем ее, как дар Промысла Божия, больше для того, чтобы с верою приносящие получили благословение Божие. Одеждами же нам служат рубища или шкуры, совершенно ветхие, изнуряющие нашу немощную плоть, употребляемые нами безразлично летом и зимою; как только мы оделись в такую одежду, то снять ее мы не смеем, пока она совершенно не растлеет от ветхости. Бедствуя в таких одеждах от холода и зноя, мы приготовляем себе в будущем одежды бессмертия».
«Откуда же у тебя в таком случае одежда, в которой ты теперь?» — спросил его Иоасаф.
«Платье это, — отвечал старец, — я взял по необходимости у одного верующего, когда готовился идти к тебе, так как в своей одежде я не мог бы пройти сюда. Подобно тому, как некто, желая освободит из плена своего родственника, переменил свою одежду на неприятельскую и уподобившись, таким образом, им по внешности, проник в страну чужого народа и хитростью вывел оттуда своего родича, — так и я, узнав чрез откровение о состоянии твоей души, облачился в эту одежду и пришел вложить в твое сердце семя Божественного учения и избавить тебя от власти духа зла. И вот, я по воле Божией, насколько от меня зависело, преподал тебе познание об истинном Боге, возвестил повествования Пророков и Апостолов; ясно и верно выставил тебе суету земной жизни, все зло, которым наполнен сей мир, жестоко обманывающий своих почитателей и всюду расставляющий людям сети. Затем, когда мне нужно будет отправиться туда, откуда я пришел, тогда я сброшу с себя чужую одежду и останусь опять в своей».
Услышав это, Иоасаф просил старца показать ему его собственное платье. Внимая его просьбе, Варлаам скинул чужую одежду, которая была на нем сверх его обычного одеяния, и тогда ужасный вид представился взорам Иоасафа. На теле его не было никакого признака мяса; кости с покрывающею их кожей, почернелою от солнечного зноя, были подобны тонкому тростнику, обтянутому кожею; грубое, ветхое рубище покрывало его тело от бедер до колен. Такая же ветошь покрывала плечи. Иоасаф, изумленный последствиями сурового и трудного образа жизни, а также пораженный его нечеловеческою твердостью, громко зарыдал и сказал старцу: «Так как ты пришел освободить меня от жестокого плена диавола, то доверши свое благодеяние, — выведи из темницы душу мою, возьми меня с собою; уйдем вместе отсюда, чтобы я, освободившись совершенно от обмана мира, закрепил свое освобождение спасительным крещением и вместе с тобою преуспевал в Божественной мудрости и великом подвиге».
На это Варлаам говорит: «Один богатый человек воспитывал молодую газель. Когда эта газель подросла, то, влекомая природными свойствами характера, затосковала по пустыни. Выйдя однажды из своего двора, она видит стадо пасущихся газелей и, примкнув к ним, бродила с ними по полям и равнинам, возвращаясь к вечеру домой. С рассветом же она, по небрежности служащих, опять выходила и примыкала к своему стаду. Когда же другие бежали дальше, то и она следовала за ними. Но однажды слуги, заметив ее исчезновение, сели на лошадь и погнались за ней. Догнав стадо, они свою газель возвратили домой и впредь держали ее взаперти, других же газелей частью убили, частью ранили. Я боюсь, чтобы того же самого не было и с нами, если ты присоединишься к нам. Последствием сего может быть то, что и мы с тобой навсегда должны будем расстаться, и товарищам своим я причиню много зла. Но вот что Господь повелевает делать тебе: чтобы ты пока, приняв св. крещение, оставался на месте, поступая по всем правилам благочестия, исполняя заповеди Христа. Когда же Податель всех благ даст тебе удобный случай, тогда ты придешь к нам, и всю остальную жизнь мы будем жить вместе.
Я возлагаю надежду свою на Господа в том, что в будущей жизни мы будем жить неразлучно».
Тогда Иоасаф заплакал и говорить старцу: «Если так угодно Господу, да будет воля Его. Заключи же свое благое дело святым крещением надо мною, потом прими от меня деньги для своего пропитания и своих товарищей, а также платья и иди с миром на место своего подвижничества. Не переставай молиться за меня, чтобы надежда не оставляла меня, и я мог как можно скорее прийти к тебе и при глубоком спокойствии наслаждаться твоим душеполезным обществом».
На это ему Варлаам возразил: «Для совершения над тобою св. крещения нет никакого препятствия. Старайся впредь быть постоянно готовым предстать на Страшный Суд, и тогда, с Божией помощью, ты усовершенствуешься. Что же касается того, что ты хочешь одарить моих товарищей, то непонятно, каким образом ты, бедняк, можешь одарить богатых: богатые всегда одаряют бедных, а не бедные — богатых. Самый бедный из моих товарищей несравненно богаче тебя; но я, надеясь на милосердие Божие, думаю, что и ты со временем будешь богат, но тогда ты не будешь щедр».
«Разъясни мне подробнее свои слова, — сказал Иоасаф, — каким образом самый бедный из твоих товарищей богаче меня, тогда как ты незадолго пред тем сказал, что вы живете в крайней бедности? Почему ты называешь меня теперь бедным? Когда же я разбогатею, то не буду щедрым, а теперь, при бедности, я щедр?»
На это Варлаам ему отвечал: «Я тебе не говорил, что мои товарищи терпят бедность: они владеют