судах, пока, наконец, орлоносец не спрыгнул в воду, прижав к себе своего орла, и не побрел по волнам к берегу. Пристыженные камрады посыпались в волны следом. После кровопролитного сражения удалось захватить прибрежный мыс. Состоялось еще несколько стычек, римляне сожгли несколько деревень, взяли заложников. А потом, в связи с наступлением плохой погоды, Цезарь велел своим людям собираться и вернулся в Галлию.
Этим налетом ничего достигнуто не было, однако в Риме известие о том, что армия Республики пересекла воды Рейна и Океана, произвело сенсацию. Безусловно, горстка закоснелых зануд, подобных Катону, принялась твердить, что Цезарь еще более чудовищным образом преступил пределы своих полномочий, и обвинила его в военных преступлениях. Однако большинство населения не имело никакого желания обращать внимание на это нытье. Охвативший общество бурный энтузиазм не смущало даже отсутствие награбленного добра. «Теперь можно считать определенным, что во всей Британии не найдется и унции серебра, — вещал Цицерон по прошествии нескольких месяцев, — там нет и другой добычи, кроме рабов. И даже тогда, — презрительно фыркал он, — трудно рассчитывать на получение из Британии раба, пристойным образом разбирающегося в литературе и музыке, не так ли?» [208] Однако такое высокомерное жеманство не могло никого обмануть. Цицерон пребывал в таком же восторге, как и все остальные, и в 54 году, когда за Проливом развернулась вторая летняя кампания, следил за событиями с лихорадочным интересом — как и все остальные. Рим ждал новостей с нетерпением. По своему воздействию на общество экспедиции Цезаря в Британию вполне можно сравнить с высадками на Луну: «Это было эпическое достижение из области превосходящей всякое воображение, подвиг одновременно технологический и находящийся в области приключенческих рассказов».[209] Мало кто сомневался в том, что скоро весь остров подчинится власти Республики. Один лишь Катон не поддался военной лихорадке. Укоризненно качая головой, он трезво предупреждал о возможном гневе богов.
И действительно, Цезарь зашел слишком далеко и слишком быстро. Когда он переправлялся через Темзу в поисках уклонявшихся от сражения бриттов, из Галлии ему принесли скверные новости: ее поразил неурожай, назревает восстание; необходимо было личное присутствие Цезаря. Над Проливом уже пронесся один сильный шторм, и легионеры с ужасом ожидали, что второй уничтожит флот и обречет их на зимовку в Британии. Цезарь решил подсчитать потери и для приличия заключил мир с местным вождем. Мечту о достижении края света приходилось отложить на потом. И хотя Цезарь постарался по возможности скрыть неприятную истину от своих сограждан, оказалось, что он превзошел собственные возможности. Речь ныне шла не о покорении Британии, но о самом будущем римской Галлии. Той зимой и следующим летом опасность исходила от бунтовавших по отдельности племен, изолированных очагов возможного лесного пожара. Попал в осаду гарнизон одного легиона, и галлы вырезали его весь — погибло почти семь тысяч человек. Другой, также обложенный со всех сторон, Цезарь успел спасти буквально в последнее мгновение. Проконсул, опасавшийся того, что пламя восстания может распространиться на всю страну, находился сразу повсюду; перемещаясь по всей провинции, он затаптывал «искры». Иногда он возлагал обязанности пожарных на самих галлов, предоставляя соседям возможность грабить в земли мятежных племен. Разделяй и властвуй — принцип этот действовал безотказно. Так прошло лето 53 года до Р.Х. — и всеобщий пожар не разразился. Цезарь ощутил возможность расслабиться. В предыдущем году ему пришлось вести кампанию зимой, но теперь об этом не могло быть и речи. Следующий год он встретил в Равенне за планами относительно завершения своего наместничества и славного возвращения в Рим. Встревоженным согражданам он снова объявил об умиротворении Галлии.
В январе 52 года до Р.Х. снег шел не переставая. Особенно глубоким слоем он лег в горных ущельях. Легионы Цезаря, расквартированные на самом севере страны, были отрезаны от своего полководца. Однако плохая погода скоро сделалась для них наименьшей из проблем. Невзирая на глубокие снега, галлы, как оказалось, могли превосходно общаться между собою. На равнинах страны начинали скапливаться вооруженные отряды. Казалось, вопреки всему, огромные орды племен Северной и Центральной Галлии начали соединяться, хороня собственные раздоры перед лицом общего врага. Организатором этого альянса и его бесспорным лидером был импозантный и знатный галл, носивший имя Верцингеторикс. «В качестве командующего он проявил предельное внимание к мелочам и дисциплине, ибо намеревался таким образом кнутом придать решимость колеблющимся».[210] Подобные качества мог и должен был уважать даже Цезарь — ибо они являлись качествами подлинного римлянина. Верцингеторикс ненавидел захватчиков, однако усердно изучал их, чтобы овладеть тайной успехов Рима. Приказав каждому племени предоставить ему определенную долю воинов, он следовал методике римских администраторов и сборщиков налогов, представлявших собой орден, охватывавший не только Галлию. Мир уменьшался в размерах. И галлы не могли изменить этого ни своей победой, ни своим поражением. Их новое единство было рождено одновременно и отчаянием, и глобальной хваткой Рима. Именно Цезарь научил галлов ощутить себя народом. И собственное достижение теперь грозило ему смертельной опасностью.
Во всяком случае, так казалось. Однако на самом деле, хотя именно союза всех галльских племен Цезарь отчаянно старался избежать уже шесть лет, образование такового давало полководцу заманчивую возможность — сокрушить сопротивление раз и навсегда. Как обычно, Цезарь немедленно устремился прямо к самому уязвимому месту противника. С учетом того, что армия Верцингеторикса собиралась на границе старой римской провинции, угрожая положить конец власти Республики над всей заальпийской Галлией, Цезарь бросился в самый центр мятежа. Для этого ему пришлось пробиться через заваленные на два метра снегом перевалы и с минимальным эскортом проехать сквозь глухую и враждебную территорию. Отвага его была вознаграждена. Цезарю удалось добраться до своих легионов. Однако теперь и он сам был отрезан от Италии. Римляне голодали, так как Верцингеторикс уговорил своих союзников сжигать собственные запасы, но не позволять ненавистному врагу овладеть ими. Отчаянно стремившийся запастись провиантом Цезарь взял приступом один город, однако был вынужден отступить от другого, потерпев тем самым первое за шесть лет своего проконсульства поражение в открытом сражении. Весть об этом заставила еще больше племен вступить в союз с Верцингеториксом. Начинали отчаиваться даже некоторые из помощников Цезаря: они советовали своему полководцу попытаться пробиться в безопасное место, сохранить то, что еще было возможно сохранить, и покинуть Галлию.
Цезарь отказался. «Это будет и позорно, и унизительно»[211] — а, следовательно, немыслимо. Каковы бы ни были его собственные сомнения, какой бы ни была усталость, внешне он сохранял все ту же царственную уверенность. В энергичности Цезаря угадывалось нечто демоническое и возвышенное. В своей отваге, непоколебимости и стремлении быть первым он являл собой дух самой Республики в его наиболее вдохновенном и смертоносном облике. Неудивительно, что подчиненные боготворили его, ибо они также были римлянами и воспринимали возможность разделить великое приключение своего полководца как привилегию. Закаленные в боях и походах, они не паниковали даже в столь серьезной ситуации. Вера в Цезаря и собственную непобедимость не оставляла их.
Когда Верцингеторикс попытался прикончить римлян, войска Цезаря заставили его кавалерию отступить с тяжелыми потерями. Решив дождаться подкреплений, Верцингеторикс отступил в город Алезию — крепость, расположенную к северу от современного Дижона, настолько неприступную, что ее никто и никогда не брал штурмом. Цезарь, на которого редко производили впечатление какие-либо прецеденты, с ходу осадил ее. Колоссальная линия земляных укреплений почти в пятнадцать миль длиной заперла Верцингеторикса вместе с его людьми в городе. Провианта в Алезии было запасено на тридцать дней, однако месяц прошел, а крепость все держалась. Галлы начали голодать. Верцингеторикс, решивший любой ценой сохранить силы своих воинов, решил удалить из города всех, кто не был способен сражаться. Женщин и детей, стариков и больных изгнали за городские стены. Цезарь, однако, отказался пропустить их, хотя они уже умоляли взять их в рабство. Напротив, решив заставить Верцингеторикса впустить беженцев обратно в Алезию, он оставил их на открытом месте, где они ели траву и медленно умирали от болезней и голода.
И тут, наконец, пришла весть, к которой давно готовил себя Цезарь. Двести тысяч галлов спешили на выручку к своему предводителю. Цезарь немедленно приказал строить вторую линию укреплений. Волна за волной орущих, размахивавших мечами воинов разбивалась об укрепления. Римские бастионы продержались весь день. Сумерки принесли с собой только передышку. Галлы испытывали блокаду, пытаясь найти слабое место в обороне римлян, — и отыскали его. Против северной части города, возле которой стояли лагерем два легиона, непосредственно над укреплениями нависал холм, и именно оттуда на рассвете
