Разочарование Чезы, когда она вернулась и обнаружила почти нетронутый поднос, было весьма многословным, особенно после того, как она нашла практически нетронутый завтрак. Эг-вейн подумала, не сказать ли ей, что у нее болит живот, и отвергла эту мысль. После того как чай Чезы подействовал на ее головные боли – по крайней мере на несколько дней, после чего они вернулись, еще более свирепые и повторяющиеся каждую ночь, – у пухлой служанки обнаружилась целая коллекция травяных снадобий против всех болезней, которую она пополняла у каждого бродячего торговца с хорошо подвешенным языком, и каждое из средств на вкус было еще хуже, чем предыдущее. Она так огорчалась, если Эгвейн отказывалась пить ее ужасные микстуры, что приходилось глотать их просто для того, чтобы не волновать ее. Иногда, как ни странно, они действовали, но они никогда не бывали тем, что Эг-вейн хотелось брать в рот. Она услала Чезу с подносом, пообещав, что поест попозже. У нее не было никакого сомнения в том, что ужин, который принесет ей Чеза, будет достаточно обильным, чтобы откормить гуся.

Она почти улыбнулась при этой мысли – Чеза будет стоять над ней, ломая руки, пока она не съест все до последнего куска, – но тут ее взгляд снова упал на отчет Тианы. Николь, Ларин и Боде. Белая Башня была суровой наставницей. Если только Башня не находится в состоянии войны с согласия Совета, Амерлин не должна… Но Башня находится в состоянии войны.

Эгвейн не знала, как долго сидела, уставясь на листок бумаги с единственным написанным на нем именем, но к тому времени как вернулась Суан, она уже решилась. Суровая наставница, у которой нет и не может быть любимчиков.

– Лиане и Боде уже ушли? – спросила она.

– По меньшей мере два часа назад, Мать. Лиане должна доставить Боде, а затем отправиться вниз по реке.

Эгвейн кивнула:

– Пожалуйста, оседлай мне Дайшара… – Нет. Некоторые к этому времени уже запомнили лошадь Амерлин. Слишком многие. Сейчас не время для споров и объяснений. Не время утверждать свою власть, настаивая на своем. – Оседлай Белу и встреть меня на углу второй улицы к северу отсюда.

Белу тоже знали почти все. Лошадь Суан, как же, кто не знает.

– Что вы собираетесь делать, Мать? – озабоченно спросила Суан.

– Я собираюсь прокатиться верхом. И, Суан, никому ни слова. – Она поймала ее взгляд и задержала его. Суан была Амерлин и способна одолеть в «гляделки» камень. Но теперь Амерлин была Эгвейн. – Ни единой душе, Суан. Иди. И поспеши.

И Суан поспешила, по-прежнему морща лоб.

Оставшись одна, Эгвейн стащила палантин с шеи, аккуратно сложила и засунула его в свой поясной кошель. Ее плащ был из хорошей шерсти, прочной, но достаточно простой. Без палантина, болтающегося из-под плаща, она могла быть кем угодно.

Проход перед ее палаткой-кабинетом был пуст, разумеется, но, когда она пересекла промерзшую улицу, ей пришлось пробираться сквозь обычный белый поток послушниц, в котором встречались Принятые и иногда – Айз Седай. Послушницы приседали перед ней, не замедляя шага, Принятые также делали реверансы при виде ее выглядывающей из-под плаща юбки, не белой и не имеющей разноцветной каймы, а Айз Седай скользили мимо, спрятав лица под капюшонами. Если кто-нибудь и заметил, что при ней нет Стража, что ж, некоторые из сестер не имели Стражей. И совсем не всех окружал сияющий ореол саидар. Только большинство.

В двух улицах от своего рабочего кабинета Эгвейн остановилась на краю деревянного настила, отвернувшись от потока спешащих женщин. Она старалась не волноваться. Солнце стояло на полпути к горизонту на западе – золотой шар, наколотый на обломанный пик Драконовой Горы. Тень от горы уже протянулась поперек лагеря, погрузив палатки в вечерний сумрак.

Наконец появилась верхом на Беле Суан. Косматая кобыла уверенно ступала по скользкой улице, но Суан цеплялась за повод и за седло, словно боялась упасть. Возможно, так и было. Суан была одной из худших наездниц, каких когда-либо видела Эгвейн. Когда она слезла с седла, путаясь в юбках и бормоча ругательства, на ее лице было такое облегчение, словно она спаслась от смертельной опасности. Бела тихо заржала, узнав Эгвейн. Натягивая сбившийся капюшон, Суан открыла было рот, но Эгвейн предостерегающе подняла руку прежде, чем та успела заговорить. Она уже видела слово «Мать» на губах Суан. И судя по всему, оно было бы достаточно громким, чтобы его услышали за пятьдесят шагов.

– Не говори никому, – мягко сказала Эгвейн. – Не надо. И никаких намеков и записок тоже не надо. – Вроде бы она ничего не забыла. – Составь компанию Чезе до тех пор, пока я не вернусь. Я не хочу, чтобы она волновалась.

Суан неохотно кивнула. Ее губы сложились в упрямую гримасу. Эгвейн подозревала, что поступила очень мудро, добавив насчет записок и намеков. Оставив бывшую Амерлин хмуриться, как обиженная девочка, она легко взобралась в седло Белы.

Вначале им с коренастой кобылкой пришлось двигаться шагом, поскольку улицы лагеря были покрыты промерзшими бороздами от колес. А также потому, что любой удивился бы, увидев Суан на своей Беле, едущей более быстрым аллюром, чем медленный шаг. Она старалась держаться в седле как Суан, неуверенно клонясь то в одну, то в другую сторону и цепляясь за высокую луку одной рукой, а иногда и двумя. В результате у нее тоже появилось такое чувство, что она вот-вот выпадет из седла. Бела несколько раз поворачивала голову, чтобы взглянуть на нее. Она-то знала, кто сидит на ее спине, и знала, что Эгвейн ездит гораздо лучше. Эгвейн продолжала имитировать Суан и старалась не думать о том, насколько низко уже опустилось солнце. Так продолжалось, пока она не выбралась из лагеря за ряды фургонов, пока первые деревья не скрыли ее от палаток.

Здесь она перегнулась через луку седла, прижавшись лицом к гриве Белы.

– Ты увезла меня из Двуречья, – прошептала она. – Сможешь ты сейчас бежать так же быстро? – Выпрямившись, девушка ткнула лошадь пятками.

Бела не умела галопировать как Дайшар, но ее крепкие ноги замелькали в снегу. Когда-то она была упряжной лошадью, а не рысаком или боевым конем, но она скакала, как могла быстро, вытягивая вперед шею так, что впору и Дайшару. Бела бежала вперед, а солнце скользило все ниже, словно небосвод внезапно смазали маслом. Эгвейн понукала кобылу, низко пригнувшись к седлу. Скачка наперегонки с солнцем, в которой, Эгвейн знала, она не может выиграть. Но даже если и не успеет обогнать солнце, у нее все же оставалось время. Она пристукивала пятками в такт опускающимся копытам Белы, и та побежала вперед.

Сумерки накатились на них, затем наступила темнота, и вот наконец Эгвейн увидела луну, мерцающую в водах Эринина. Как раз вовремя. Это было почти то самое место, где она, верхом на Дайша-ре, смотрела с Гаретом на корабли, скользящие по реке к Тар Вало-ну. Натянув поводья, она вслушалась.

Тишина. Затем приглушенное ругательство. Приглушенное ворчание и хриплое тяжелое дыхание людей, которые волокут по снегу что-то тяжелое и пытаются не производить шума. Она повернула Белу, направив ее сквозь деревья в сторону звуков. Вокруг задвигались тени, и она услышала тихий шелест стали, скользящей из ножен.

Затем кто-то едва слышно пробормотал:

– Я знаю этого пони. Это одной из сестер. Той самой, которая, говорят, раньше была Амерлин. По мне, так совсем не похожа. Она не старше той, которая, говорят, у них Амерлин сейчас.

– Бела не пони, – сухо сказала Эгвейн. – Проводите меня к Боде Коутон.

Дюжина человек выдвинулась из ночных теней под деревьями, окружив ее и Белу. По-видимому, они принимали ее за Суан, но ей этого и надо было. Для них Айз Седай была просто Айз Се-дай. Они провели ее к тому месту, где на лошади, не намного более высокой, чем Бела, завернувшись в темный плащ, сидела Боде. Ее платье также было темным. Белое было бы слишком ясно видно этой ночью.

Боде тоже узнала Белу и протянула руку, собираясь дружелюбно почесать кобыле ухо, когда Эгвейн подъехала к ней.

– Ты остаешься на берегу, – тихо сказала Эгвейн. – Вернешься обратно со мной, когда все будет кончено.

При звуке ее голоса Боде отдернула руку, словно ужаленная.

– Почему? – спросила она, но не очень требовательно. Хотя бы этому она в конце концов научилась. – Я сама могу сделать это. Лиане Седай все мне объяснила, я справлюсь.