Обидевшись, он невольно рассмеялся:

— Меня оскорбляют за моим собственным столом, и делает это моя собственная жена! Послушайте, я по доброте душевной даю вам возможность отказаться от ваших слов.

— И все же моя совесть не позволяет мне это сделать, — не задумываясь, ответила она. Улыбка не сходила с ее губ, и ему захотелось протянуть руку через стол и потрогать их пальцем — физически ощутить ее веселость. — Как вы назовете человека, у которого столько любимых блюд, что он не может выбрать из них одно? Который в течение менее одного года находит и теряет двух невест? — О, удар ниже пояса.

— И которого я никогда не видела дважды в одном и том же камзоле?

— А…

— И кто становится другом первому встречному, но сам не имеет близкого Друга?

Его улыбка исчезла, и он больше не смеялся. Когда-то и у него был близкий друг. Рено Сент-Обин. Но Рено погиб в той кровавой бойне у Спиннерс-Фоллс. Теперь он проводил вечера среди чужих людей. Она права, его жена, — у него много знакомых и ни одной близкой души.

Джаспер вздохнул и тихо спросил:

— Скажите мне, мадам, почему иметь изобилие чего-то одинаково приятного хуже, чем бояться выбрать одно из всех?

Она поставила бокал на стол.

— Мне уже не нравится этот разговор. Они помолчали.

Он вздохнул и оттолкнулся от стола.

— Вы меня извините?

Она кивнула, и он вышел из комнаты с таким чувством, будто потерпел поражение. Нет, это не было поражением — просто короткое отступление перед перегруппировкой сил. Ничего постыдного. Многие известные генералы считали, что сначала лучше отступить, а уж потом начать массированное наступление.

В этот вечер она чуть не рассказала ему о себе слишком много. Слишком много о своих чувствах к Вейлу.

Пока Салли расчесывала ей волосы, Мелисанда прижимала руку к нижней части живота. Конечно, иметь кого-нибудь, но особенно Вейла, кого интересовала бы ее душа, очень приятно. Весь вечер она была в центре его внимания. Подобное внимание, сосредоточенное на ней одной, вполне может перейти в привычку, если она не будет осторожна. Когда-то с Тимоти, ее женихом, она дала волю своим чувствам, и это чуть не погубило ее. Ее любовь была глубокой и всепоглощающей. Такая любовь — не благодать. Такая любовь — проклятие. Способность нести в себе столь сильное чувство чем-то подобна помешательству. Потребовались годы, чтобы пережить потерю Тимоти. Она хранила в памяти эту боль — напоминание о том, что может случиться, если она потеряет власть над своими чувствами. Теперь ее будущее зависело от ее сдержанности.

Мелисанда содрогнулась от этой мысли и почувствовала совсем другую боль — тупую боль внизу живота, словно ее связывали в тугой узел. Мелисанда сглотнула и ухватилась за край туалетного столика. Уже пятнадцать лет каждый месяц она терпела эту боль, можно сказать, привыкла к ней.

— Ваши волосы очень красивы, когда распущены, миледи, — сказала стоявшая за ее спиной Салли. — Такие длинные и густые.

— Боюсь, слишком темные, — возразила Мелисанда.

— Нуда, — согласилась ее горничная. — Но какой красивый коричневый цвет. Таким становится дуб, когда стареет. Что-то вроде золотисто-коричневого.

Мелисанда скептически посмотрела на отражение Салли в зеркале.

— Незачем мне льстить.

Салли встретилась в зеркале с ее взглядом и, казалось, искренне удивилась.

— Это не лесть, миледи, это правда. Мне нравится, как ваши волосы волнами обрамляют ваше лицо, если мне позволено будет так сказать. Жаль, что вы не можете все время ходить с распущенными волосами.

— Вот уж был бы у меня вид, — усмехнулась Мелисанда. — Ну, просто печальная дриада.

— Об этом я не знаю, миледи, но…

Мелисанда закрыла глаза, ее пронзил еще один приступ боли.

— Вам больно, миледи?

— Нет, — солгала Мелисанда. — Не беспокойся.

Камеристка с сомнением посмотрела на нее. Естественно, она, должно быть, знает о такой проблеме, поскольку белье Мелисанды находилось в ее ведении. Но Мелисанде было бы неприятно, если бы кто- нибудь, даже такое безобидное существо, стал обсуждать столь интимные вещи.

— Принести вам нагретый кирпич, миледи? — нерешительно предложила Салли.

Мелисанда чуть не огрызнулась на горничную, но последовал новый приступ боли, и она только молча кивнула. Завернутый в ткань горячий кирпич мог бы и в самом деле облегчить боль.

Салли поспешила выйти из комнаты, а Мелисанда подошла к постели. Она забралась под одеяла, чувствуя, как боль острыми длинными когтями вонзается в ее бедра. Маус вскочил на кровать и вполз под одеяло, положив голову на ее плечо.

— О, сэр Маус! — прошептала она, погладив кончик его носа, и он, высунув длинный язык, стал облизывать ей пальцы. — Ты мой самый преданный кавалер.

В комнату вернулась Салли с нагретым кирпичом, завернутым во фланель.

— Вот, миледи, — сказала она, засовывая его под одеяло. — Посмотрим, поможет ли он.

— Спасибо. — Мелисанда прижала кирпич к животу и от боли закусила губу.

— Принести вам что-нибудь еще? — Салли все еще стояла у кровати, с беспокойством глядя на нее и ломая руки. — Горячего чаю с медом? Или еще одно одеяло?

— Нет. — Мелисанда смягчила тон. Эта маленькая камеристка была просто прелесть. — Спасибо. Больше ничего не надо.

Салли присела и тихо исчезла за дверью.

Мелисанда закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на боль. Она почувствовала, как Маус прижался своим маленьким теплым тельцем к ее бедру. Он вздохнул, и только этот вздох нарушил тишину, наступившую в комнате. Мысли у Мелисанды слегка путались, она пошевелилась и тихонько застонала от боли в животе.

В дверь, ведущую в апартаменты хозяина, постучали, затем она почти сразу открылась, и появился лорд Вейл.

Мелисанда открыла глаза. Почему он выбрал эту ночь для выполнения своих супружеских обязанностей? После их брачной ночи он держался в стороне от нее, очевидно, чтобы дать ей время поправиться, и пришел теперь, когда она совершенно не способна развлекать его. И как она скажет ему об этом, не провалившись сквозь землю от унижения?

— А, уже в постели? — заговорил он.

Но его перебил Маус, выскочивший из-под одеяла. Он уселся на нее и залился яростным лаем.

Лорд Вейл попятился. Маус, потеряв равновесие, свалился, и от этого толчка у Мелисанды вырвался стон.

— Он сделал вам больно? — Лорд Вейл, сердито сведя брови, шагнул к ней, отчего Маус разразился бешеным лаем.

— Тише, Маус, — простонала Мелисанда. Холодный взгляд голубых глаз остановился на Маусе.

Затем неожиданно быстрым движением — она не успела и слова сказать — он схватил песика за шиворот и швырнул в гардеробную. Плотно закрыв дверь, он подошел к кровати и хмуро посмотрел на нее:

— В чем дело?

Она сглотнула, несколько недовольная тем, как он поступил с Маусом.

— Ни в чем.

Выражение его лица стало еще более суровым.

— Не лгите мне. Ваша собака причинила вам боль. Так расскажите мне…

— Это не Маус. — Она закрыла глаза, потому что не могла произнести этих слов, глядя ему в глаза. —