— Нет, — решительно сказал цезарь. — Ждать некогда. Все мы во власти богов, как я только что имел возможность убедиться, и я не хочу умереть, не объяснившись вначале с тобой. — Он помолчал, собираясь с мыслями, на его лбу пролегла глубокая складка, а бескровные губы сжались крепче.

«Плохой знак, — с тревогой подумала Ливия. — Он принял какое-то решение, неприятное ему. Но не является ли оно неприятным также и для меня?»

— Будем говорить откровенно, — глухо произнес цезарь. — Прошу тебя выслушать меня, не перебивая. Я буду краток.

Императрица кивнула, все сильнее обуреваемая неприятными предчувствиями.

— Мне больно это говорить, — продолжал Август, — но ты оказалась недостойной моей любви и доверия. Полвека мы жили вместе и я никогда не сомневался в тебе. И вот, оказалось...

— Это все ложь! — не выдержала Ливия. — Ты поддался на уговоры Сатурнина, который ненавидит меня!

— К сожалению, нет, — покачал головой цезарь. — Дело тут не в Сатурнине, Не знаю, какая у него причина для ненависти, и есть ли она вообще, это не имеет значения. Сатурнин был лишь посредником. И что ты скажешь насчет Германика? Неужели твой внук тоже тебя ненавидит, да так, что осмелился оклеветать родную бабку передо мной?

— Это все происки Сатурнина, — упрямо повторила Ливия с отчаянием.

Август вздохнул.

— Даже теперь ты пытаешься обмануть меня. Разве Сатурнин заставил тебя возвести напраслину на Агриппу, моего последнего внука? Ты же знала, как я его люблю. Зачем ты это сделала?

Ливия молчала. Она отлично знала своего мужа, и сейчас поняла, что. тот полностью убежден в ее вине и ни за что не переменит своего решения. А это означало конец всем надеждам. Тиберий не получит власть, Сеян пойдет под суд и обнародует там ее письмо. И тогда палач возьмет в руки топор...

— Твой сын оказался куда благороднее тебя, — устало продолжал цезарь со слезами на глазах. — Он не захотел принимать то, что не принадлежало ему по праву. Честно сказать, я даже не ожидал от него такого поступка. Наверное, ты и Тиберия сумела окрутить и навязывала ему свою волю...

Август замолчал и принялся рукой растирать сердце, которое вдруг пронзительно защемило. Ливия молча смотрела на него.

— Что будет со мной? — наконец спросила она тихо, не желая больше тратить время на бесполезные оправдания.

— С тобой? — Август прикрыл глаза, не переставая растирать грудь. — Не знаю. Это будет решаться на заседании сената в присутствии Агриппы Постума.

— Вот как? — презрительно спросила Ливия, хищно оскалив свои мелкие, прекрасно сохранившиеся зубы. — Мы прожили с тобой столько лет, ели за одним столом, спали в одной постели, а теперь ты по первому же навету отдаешь меня на расправу этой своре псов, которые только и ждут, чтобы растерзать меня? А хочешь знать, почему они настроены против меня? Да потому, что я, и только я всегда смиряла их гонор, патрицианские амбиции, эту надменность и брезгливость по отношению к тем, кто ниже их по рождению!

Неужели ты забыл, как они издевались и над тобой? Как называли тебя внуком ростовщика и сыном пекаря? Да если бы не я, твой Сатурнин и Гатерий уже давно отобрали бы у тебя власть!

— Сенат волен распоряжаться властью, как считает нужным, — с гневом воскликнул Август. — Он вручил мне ее и может отобрать в любой момент.

— Да? — издевательски скривилась Ливия. — После того, как ты прекратил междоусобицы, принес мир, поднял страну из руин? Конечно, сейчас они могут и отобрать у тебя власть. И тут же сами передерутся за нее, как бешеные псы, снова зальют все кровью!

Так запомни, я — и только я — спасла тебя и Рим! Я день и ночь была на страже, чтобы не допустить возврата к прошлому. Кто раскрыл заговор Эмилия и Корнелия? Кто...

Императрица задохнулась от бешенства и закашлялась, прижимая ладонь к губам. Август чувствовал, как в его душе что-то шевельнулось. А может, и правда, он слишком погорячился? Может, эта женщина заслуживает, все-таки, более мягкого обращения, несмотря на свою вину?

Ливия отдышалась и снова взглянула на мужа.

— Ну? — повторила она хрипло. — Скажи откровенно, что ожидает меня после всего того, что я сделала для тебя и Рима?

Цезарь закусил губу. Да, жена во многом права. Она действительно не жалела сил для укрепления государства, для поддержания Pax Romana — мира во всей Империи. Но... Все-таки, она совершила преступление, и должна понести наказание. Из-за нее бедный Агриппа семь лет провел на безлюдном острове. Чем он заслужил это?

Только самому Августу было известно, как тяжело, мучительно, с болью дались ему те жестокие слова, которые он сказал сейчас Ливии. Как хотел он простить ее и предать все забвению. Но имел ли он на это право? Как муж — да, как человек, ответственный за судьбы страны — нет. Ведь он без колебаний отправил в ссылку и свою дочь, и внучку, и Постума, хотя стоило ему это страшных душевных мук. Почему он должен делать исключение для жены? Это недостойно римлянина.

«Ты поступил как настоящий римлянин. Это высшая похвала в моих устах», — сказал ему Сатурнин.

Как же он будет смотреть в глаза сенаторам, если проявит слабость? Нет, у государственного деятеля есть принципы, через которые он не может, не имеет права переступать. Ливия предстанет перед судом. Но когда дело будет рассмотрено, то перед вынесением приговора он, Август, сам обратится к сенату с просьбой о милосердии. И к Постуму тоже. Они поймут его чувства, поймут, что он исполнил долг правителя, а теперь просит лишь как муж несчастной женщины, совершившей роковую ошибку. Да, так и следует поступить.

— Послушай меня, — сказал Август, глядя на императрицу. — И прости. Я не могу поступить иначе, ты должна это понимать. Закон есть закон, он один для всех. И ты предстанешь перед судом. Но я обещаю...

Дальше Ливия не слушала. Она приняла решение. Терять ей все равно было нечего. С письмом, которое предъявит Сеян, ей не уйти от смерти. Ух, как взвоют тогда эти презренные шакалы в белых тогах! И первым среди них будет Сатурнин. Нет, такого удовольствия она им не доставит. Цезарь сам виноват.

— А теперь ты послушай меня, — сказала женщина изменившимся голосом, с каким-то новым выражением лица. — И слушай внимательно. Хорошо, я предстану перед судом. И я все им расскажу...

— Вот это правильно, — оживился Август, ожидавший совсем не такой реакции. — Они поймут...

— Да, они поймут, — со злобной улыбкой повторила Ливия. — Но только каяться я не буду и речь пойдет вовсе не об Агриппе Постуме.

— А о чем? — с тревогой спросил цезарь, ноющее сердце которого сжалось от страшного предчувствия.

— О многом, — протянула Ливия. — Например, о том, как посланный мною врач отравил твоего внука Луция.

— Что? — воскликнул Август, побледнев. — Не шуга так, умоляю...

— Теперь уж не до шуток. А хочешь услышать, как мои люди устроили засаду на твоего внука Гая? Или как...

— Да ты змея, — прошептал цезарь, с трудом приподнимаясь.

На его лбу выступил холодный пот, губы дрожали, прерывистое дыхание со свистом вылетало изо рта.

— Неужели ты сделала это?

— ...как я помогла отправить в ссылку твою дочь и внучку, — невозмутимо продолжала императрица, не сводя безумных глаз с лица мужа. — Сенаторы с интересом выслушают, как пять дней назад один из них, твой приятель Фабий Максим, был по моему приказу зарезан на дороге у Пинция.

— О, боги! — выдохнул цезарь, не понимая, грезит он или нет. — Чудовище! Как же ты могла? Змея... Ты ужалила меня в самое сердце! Чудовище!

— Ха-ха, — сказала Ливия. — Что ж, ты сам вынудил меня открыться. Теперь слушай... настоящий римлянин. Ничтожество!

Цезарь почувствовал страшную боль в груди, в голове у него мутилось, во рту пересохло.