Цезарь высунул голову из-за занавески и посмотрел на тех, кто сопровождал его.

— Спасибо вам, друзья, — сказал он с улыбкой. — Идите домой, отдохните, А вечером в большом зале дворца будет торжественный ужин по поводу нашего возвращения. Вы все приглашены.

И он задернул легкую ткань.

На ужине, который дал Август в честь своих друзей и по случаю своего возвращения, царила веселая непринужденная Дружеская атмосфера, однако какое-то напряжение постоянно витало в воздухе. Те немногие, кто был посвящен в последние события, ясно это чувствовали и знали причину, но остальные гости пребывали в неведении, не особо, впрочем, переживая, ибо у них были и другие деда.

Не терпевший роскоши Август даже к званым трапезам подходил с этой же меркой, если дело не касалось официальных приемов, где требовалось продемонстрировать величие Римской Империи иностранным послам.

Еда на его личном столе всегда была простой: хлеб грубого помола, свежая рыба, мягкий сыр, виноград, финики, но когда ему доводилось приглашать гостей, то подавались и другие блюда — в основном мясо и дичь. Однако никаких кулинарных изысков Август и здесь не позволял. Друзья любили повторять, что у принцепса кормят скромно, но радушно, и цезарю нравился такой отзыв.

Гости расположились на невысоких жестковатых ложах, уставленных вдоль стен большого триклиния. Слуги из дворцовой службы разносили кушанья и напитки. Вина цезарь тоже пил очень мало — кубок, два и все. Предпочитал теплую воду с медом и пряностями.

Приглашенные знали, что на этом ужине последует не более трех перемен блюд — не то, что у некоторых патрициев, по двенадцать-пятнадцать, а потому не спешили набивать животы и мирно беседовали, понимая, что деликатесов они сегодня не попробуют, но и голодными не уйдут. Так что, торопиться некуда.

В самом начале банкета цезарь решительно вырвал Сабина из рук Друза, который принялся было уговаривать трибуна пойти прогуляться по городу, как только приличия позволят, и подвел его к высокому седому мужчине с благородным лицом.

— Представляю тебе, Гней, — сказал он, — Гая Валерия Сабина. Это тот, о котором я тебе говорил. Человек, оказавший и мне, и всей стране огромную услугу.

— Приветствую тебя, молодой человек, — радушно улыбнулся мужчина. — Значит, вот кого я должен благодарить за то, что между мной и моим старым другом, нашим цезарем, возобновилась прерванная дружба?

Сабин не знал, что ответить, а потому лишь пожал плечами и неопределенно кивнул головой.

— Это сенатор Гней Сентий Сатурнин, — продолжая Август с той улыбкой облегчения на губах, которая была характерна для него после принятия какого-нибудь важного решения. — Сколько лет мы были дружны, а? — спросил он, поворачиваясь к сенатору. — А потом пришел этот разлад. Поверь, я очень терзался нашей ссорой, дорогой Гней, но...

— Не будем об этом, — примирительно сказал Сатурнин. — Все уже в прошлом. Я понимаю, как тебе больно, как нелегко далось это решение, но ты поступил как настоящий римлянин, а это в моих устах высшая похвала.

— Я знаю, — кивнул Август и посмотрел на Сабина. — Этот человек знает все, можешь доверять ему, как мне самому. Что ж, еще раз благодарю тебя, трибун. Я побеседовал с Тиберием, и он подтвердил, что готов подчиниться моей воле.

Цезарь на несколько секунд задумался, невидящим взглядом упершись в стену. Потом тряхнул головой и продолжал:

— Ладно, не будем сегодня больше говорить о делах. Завтра мы выезжаем в Неаполь, чтобы проводить Тиберия. Вы оба едете со мной, думаю — вы мне там понадобитесь. А по возвращении...

Он снова прервал, отвечая на приветствие какого-то очередного гостя, а потом вернулся к разговору.

— Хорошо, Гней, идем займем наши места. Кажется, все уже в сборе. Потом сыграем партию в кости, если ты не против.

— Не против, — улыбнулся Сатурнин. — Давненько мы с тобой не играли.

— Да уж, — с горечью ответил Август. — А ты, трибун, развлекайся, как знаешь. Наверное, тебе покажется здесь довольно скучно, среди стариков. Но только очень прошу — не поддавайся на уговоры Друза. Он ни в чем меры не знает.

— Слушаюсь, — с улыбкой ответил Сабин, который и сам уже подумывал, как бы спрятаться от настырного сына Тиберия. — Я посижу здесь и послушаю разговоры старших. Нечасто можно увидеть столько достойных государственных мужей в одном помещении.

Августу понравился этот ответ. Он дружески похлопал Сабина по плечу:

— Ничего, ничего, думаю, скоро у тебя будет больше таких возможностей.

К своему ложу трибун после этих слов цезаря летел как на крыльях.

А утром колонна всевозможных экипажей и повозок уже выезжала через Капенские ворота на широкую твердую и чистую Аппиеву дорогу — самую древнюю из римских трасс, которая вела через Лаций и Кампанию, Апулий и Калабрию, до самого Брундизия, ворот на Восток, как его называли.

За отрядом конных преторианцев, который возглавлял поход, ехали двенадцать ликторов со своими топорами, а за ними четыре белые, украшенные дорогой сбруей лошади несли на себе просторные парадные носилки цезаря. К себе в паланкин Август пригласил Тиберия и сенатора Гнея Сентия Сатурнина, что все присутствующие восприняли как возвращение к милости опального консуляра.

За носилками принцепса ехали те, кого он пригласил сопровождать его и Тиберия: катились степенные солидные карруки, запряженные четверкой; изящные, богато украшенные ковинны, благородные быстроходные эсседы — патриции и сенаторы не хотели ударить в грязь лицом, и потому постарались показать свои экипажи и финансовые возможности в наивыгоднейшем свете. Почтенные матроны и их дочери, которых тоже хватало в свите цезаря, предпочитали передвигаться на удобных красивых и надежных карпентиях — двухколесных повозках, запряженных парой резвых лошадок.

За достойными гражданами следовал обоз — тяжелые телеги, движимые трудолюбивыми спокойными мулами. Они везли все то, что могло понадобиться цезарю и сопровождавшим его лицам в дороге и на постоях: палатки и шатры, туалетные принадлежности, посуду и кухонную утварь, постельное белье и запасы провизии. За перевозкой следили десятки слуг, готовых по первому требованию своих хозяев подать прохладное вино или стаканчик для игры в кости, веер из страусиных перьев или плотную закуску.

Замыкал поход еще один отряд преторианцев в полном парадном вооружении, хотя было жарко и солнце припекало вовсю. Но служба есть служба.

Сабина пригласил в свою карруку Друз; он расположился в экипаже вместе с Аппием Силаном и Авлом Вителлием — двумя молодыми людьми, с которыми трибун познакомился во время памятного пира. Но поскольку Друз недвусмысленно намекнул, что от недостатка вина в дороге они страдать не будут, Сабин вежливо отказался, сославшись на то, что может понадобиться цезарю. Друз не настаивал.

Так что, теперь трибун ехал верхом; всадников в колонне было немного — мало кто из достойных граждан решился подставить свою голову под лучи солнца и глотать придорожную пыль, поднимаемую копытами лошадей и мулов. Гораздо приятнее ехать в закрытом экипаже, где можно и вздремнуть, если захочется.

Обычно на Аппиевой дороге было очень оживленное движение, но сейчас все останавливались и сворачивали на обочину, чтобы пропустить Августа и его свиту. То и дело раздавались приветственные крики в честь цезаря — народ любил и почитал своего повелителя. Принцепс иногда отдергивал занавеску носилок и вежливыми кивками и взмахами руки отвечал на поздравления подданных.

Через некоторое время Сабин с удивлением заметил профиль Ливии в окошке одной из карет. Так, значит, цезарь, все-таки, разрешил жене ехать с ними? Ну, да, конечно, он не мог поступить иначе. Ведь Тиберий был сыном императрицы, и отправлялся он не на курорт, а на войну, откуда вполне мог и не вернуться. Лишить мать возможности попрощаться с единственным ребенком было бы неоправданной жестокостью. На это добрый Август не мог пойти.

В первый день они проделали шестнадцать миль и остановились на ночлег поблизости от Ариция. В этом