Густые золотистые волосы, огромные черные глаза, нежная кожа.

Ребенок стоял неподвижно, подняв голову и глядя на Сабина с каким-то печальным выражением лица.

«Ему повезло, — подумал тот, — что он живет здесь, вдали от людей и в обществе богини. Попадись такой красавчик на глаза кому-нибудь из этих старых развратников в Риме, так и остался бы навсегда чьею-то подстилкой. Похотливые вонючие козлы растоптали бы и утопили в своей слюне его чистые мечты и желания. А ведь из этого мальчика может получиться художник, или скульптор, или добрый мудрый жрец, готовый помогать людям...»

Сабин вдруг вспомнил, что Старым козлом называли и Тиберия, вспомнил ходившие в военных лагерях рассказы о его эротических заскоках.

Трибун нахмурился и усилием воли отогнал эти мысли. Нет, Тиберий сейчас является одним из его непосредственных начальников, и негоже думать о нем в таком плане. В конце концов, каждый сам решает, как удовлетворять свои потребности. Любить мальчиков — это не преступление.

— Все готово, достойный, — раздался скрипучий голос жреца.

Сабин встряхнул головой и двинулся к алтарю. Мальчик-Купидон подвел сюда же козленка, который, похоже, не подозревал еще, что его ожидает.

Старик, между тем, разжег жертвенный огонь, бросил в пламя горсть пахучей травы; ароматный голубоватый дым медленно поплыл к потолку.

Мальчик отвязал от шеи животного веревку и присел, ухватив козленка за задние ноги. Жрец вылил себе на ладонь немного вина из небольшого кувшина, который стоял возле жертвенника, и смочил им голову козленка. Потом посыпал ее горстью муки с солью.

— Держи крепче, — приказал он мальчику и взял в руки ритуальный каменный молоток.

Послышался глухой звук удара, козленок лишь раз брыкнул копытцами и замер. Жрец специальным ножом срезал с его загривка клок шерсти и бросил в огонь. Запах в храме стал менее приятным.

Потом, все тем же ножом, старик аккуратно перерезал убитому животному горло; на алтарь брызнула струйка крови. Огонь недовольно — как показалось Сабину — зашипел, но тут же пламя вновь выровнялось и полыхнуло еще ярче.

Старый жрец глубокомысленно покачан головой.

— Богиня приняла твою жертву, — возвестил он торжественно. — Можешь просить ее теперь, о чем хочешь. Она слушает тебя и готова помочь.

Сабин с благодарностью посмотрел на фламина, потом на алтарь, на мертвого козленка и, наконец, на мальчика, который с недетской серьезностью стоял рядом, полностью, казалось, отрешенный от происходящего.

Мысли трибуна путались. Как попросить о самом главном? Да и что для него сейчас главное? Милость Августа? Жезл префекта? Рука Эмилии?

Он поднял голову, и его глаза встретились с каменными глазами мраморной Фортуны.

«Не оставляй меня, бессмертная богиня, — мысленно произнес Сабин. — Ты очень удачно крутнула свое колесо, так пусть оно пока находится в том же положении. Сделай так, чтобы действительность превзошла мои ожидания, а разочарование не сокрушило моих надежд. Помоги, мудрая Фортуна, и я принесу тебе такие жертвы, которых еще никто никогда не приносил в этом храме».

Старик и мальчик молча ждали, пока Сабин пообщается с богиней. Вот, наконец, трибун отвел глаза от статуи и повернулся к жрецу.

— Благодарю тебя, почтенный фламин, — сказал он. — И твоего помощника тоже. Надеюсь, Фортуна прислушается к моим словам. А вот вам, чтобы вы добавили к моим молитвам еще и свои.

Он запустил руку в кошелек, висевший у пояса, достал горсть монет и протянул старику. Этого с лихвой хватило бы на десять козлят. Но Сабин не собирался мелочиться в такой момент. Тем более, что золото все равно принадлежало Германику, а он его честно отработал, выполнив то, что не удалось сделать трибуну Кассию Херее.

Жрец с легким поклоном принял деньги и положил их на алтарь, где огонь постепенно начал угасать.

— Благословенен дар твой, воин, — негромко произнес старик. — Мы рады, что сердце твое открылось богам.

— Прощайте, — сказал Сабин, поворачиваясь к выходу. — Надеюсь, что скоро мне предстоит вернуться сюда, чтобы выполнить мое обещание. Клянусь, я сделаю это с огромной радостью.

И он пошел к двери.

— Подожди, — проскрипел старик за его спиной.

Трибун задержался и повернул голову, выжидательно глядя на жреца.

— Еще одно, благородный воин, — торжественно сказал фламин, глядя на него своими проницательными глазами. — Я вижу, что ты ожидаешь каких-то перемен в своей жизни в ближайшее время, и тебя это немного беспокоит. А не хочешь ли ты узнать свое будущее?

Вопрос был настолько неожиданным, что Сабин не нашелся сразу, что ответить. Он, вообще-то, был убежден — и убеждение это в те времена разделяли довольно многие — что человеческая жизнь не является, как учили раньше, чередой заранее запланированных богами событий. И что изменить свою судьбу человек может и сам, да и делает это каждую минуту. И все зависит от сущих пустяков: вот, например, не займи тогда лугдунские купцы гостиницу Квинта Аррунция, и Сабии вообще никогда не встретил бы Кассия Херею с письмом Германика. И сидел бы сейчас в поместье покойного дядюшки и даже в самых смелых снах не мечтал бы о жезле префекта претория.

Но иногда его все же посещали сомнения — а вдруг действительно все предопределено заранее, и все наши поступки лишь подчиняются холодной логике божественного расчета?

Несколько лет назад Сабин с друзьями даже нанес визит в пещеру вещей Сивиллы под Кумами, отнесясь, впрочем, к этому, как к забавной шутке. К тому же, он ничего не понял из произнесенных в его адрес слов прорицательницы — древней старухи, слепой, как летучая мышь, а потому вскоре позабыл о странной пещере, которая пользовалась такой славой среди его соплеменников и вообще всего эллинизированного и романизированного населения Империи.

Греки, правда, больше доверяли своим собственным оракулам — святыне Аполлона в Дельфах, Асклепиоса в Эпидавре или Трифона в Ливадии.

Кстати, и в большом храме Фортуны Редукской на виа Пренесте тоже предсказывали будущее, и туда стекались толпы людей со всего города.

Сабин задумался. Что ж, если он уже принес жертву богине и помолился, то почему бы не рискнуть и не заглянуть во время? Ведь действительно его ожидают очень важные перемены, и возможно, что пророчество поможет ему лучше подготовиться к ситуации.

После недолгого колебания Сабин спросил:

— А разве здесь вы тоже умеете делать это?

Жрец пожал плечами.

— Любой фламин Фортуны должен в какой-то степени владеть искусством прорицания. У одних это получается лучше, у других хуже. Я нечасто занимаюсь такими вещами, но ты понравился мне своей искренностью и щедростью. Так что, если хочешь, я могу попробовать предсказать, что тебя ждет.

— А как это делается? — с любопытством спросил трибун.

— Есть много способов, — уклончиво ответил старик. — Обычно в святилищах нашей богини мы пользуемся следующим: какой-нибудь ребенок должен посмотреть на человека, желающего узнать свою судьбу, а потом нарисовать что-нибудь на воске или углем на стене. Потом жрецы изучают рисунок и делают свои выводы. А уж верить им или нет — твое дело.

Да, Сабин слышал, что именно так предсказывали будущее фламины в храме на виа Пренесте.

— Что ж, — сказал он, — если это не займет много времени, то давай попробуем. Мне действительно интересно посмотреть, что меня ждет, хотя я не очень верю в предопределение.

— И опасно заблуждаешься, — серьезно произнес старик. — Скоро сам убедишься. Идем со мной.

Он отвел трибуна в небольшую комнатку сбоку от алтаря, усадил на табурет, задернул занавеску и сам сел рядом. Некоторое время они оба молчали,

— А кто сделает вещий рисунок? — не выдержал, наконец, Сабин. — Твой помощник?