сразу.

— Кого узнают? — невинно спросила Ливия,

— Ну, — смутился Тиберий, — если кто-нибудь вдруг разглядит, что тот человек вовсе не Клемент...

— А, вот ты о чем! — усмехнулась императрица. — Ну и что? Это не имеет значения. Ведь официально Агриппа до сих пор не реабилитирован, и то, что он самовольно покинул место ссылки, ставит его вне закона. И мы будем правы, поступив с ним, как с изменником и государственным преступником.

— А если всплывет завещание Августа? — не сдавался Тиберий.

— Какой ты осторожный, — усмехнулась женщина. — Но ведь до сих пор оно не всплыло? Может, его вообще нет.

Тиберий открыл рот, чтобы еще что-то сказать, но Ливия жестом остановила его.

— Ладно, не будем терять времени. Обещаю, что, если возникнут сложности с поимкой Агриппы, он умрет на месте, и никто ничего не узнает. А сейчас давайте обсудим, где встретить «армию» Постума. Какие у тебя соображения, Элий?

Еще несколько минут они совещались, пока не обговорили все детали. Сеян немедленно отправился к своим преторианцам, чтобы отдать необходимые приказы и отвести их на позиции.

Ливия немного задержалась.

— Крепись, сын, — торжественно сказала она. — Скоро, очень скоро ты станешь единственным правителем величайшей в мире Империи.

— Да, — буркнул Тиберий. — А как же Германик?

— О Германике не беспокойся. Он слишком занят сейчас. Да я тебе уже объясняла — он не будет бунтовать, не имея на руках официального завещания Августа.

— Но куда же оно все-таки подевалось? — задумчиво спросил Тиберий. — Ведь принцепс сам говорил мне о том, что оно существует.

— Не думай об этом, — успокоила его Ливия. — Главное, что его еще никто не огласил. А после смерти Постума оно уже не будет представлять той опасности. Лучше помолись богам, чтобы наш сегодняшний план удался.

— Зря ты пришла с этим ко мне, — недовольно протянул Тиберий. — Могла бы и сама справиться. Я тут сидел, читал Ксенофонта...

— Ну и читай дальше, — со вздохом махнула рукой Ливия. — Действительно, мы бы и без тебя прекрасно справились... цезарь.

Она вышла и направилась в свою спальню, чтобы ждать там известий от Эвдема и Сеяна.

А сам префект претория в это время уже уводил своих воинов к Капенским воротам, где предполагалось встретить сторонников Агриппы Постума.

Сеян думал о Тиберий.

«И это наш повелитель? Слизняк и трус. Ну, подожди, цезарь, я еще приберу тебя к рукам. Ты будешь есть у меня с ладони и ходить на поводке, словно дрессированный медведь. А управлять страной буду я. Ну, конечно, не без помощи твоей достойной матушки. По крайней мере, первое время».

Охваченный лихорадкой деятельности и жаждой мести, Постум быстро собрался и поскакал в Рим, чтобы поднять город на борьбу против кровавого тирана Тиберия и его змеи-матери. С ним отправились Секст Курион, Никомед и четверо надежных моряков из экипажа Куриона.

Все семеро вскочили на лошадей и понеслись по Остийской дороге. Никомед не привык ездить верхом, и немилосердно страдал; стойкости добавляла ему лишь мысль, что хоть на этот раз он, кажется, не подвел императрицу.

Моряки тоже не очень уютно чувствовали себя в седлах, но приходилось терпеть.

Постум рассчитывал добраться до города с наступлением темноты, проникнуть в его ворота и повидаться со своими тайными сторонниками. А часа через три-четыре должно было подойти остальное его войско — три тысячи моряков и столько же навербованных в последние недели разбойников, беглых рабов и бывших гладиаторов. Эта «армия» представляла собой разношерстную, бесформенную толпу, но располагала достаточной силой и желанием, чтобы сломить слабое — как предполагалось — сопротивление преторианцев и городских стражников и овладеть столицей.

Постум приказал в первую очередь захватить Палатинский дворец и арестовать Ливию, Тиберия и Сеяна.

Пока всадники мчались во весь дух по виа Остия, в самом порту шла лихорадочная подготовка к выступлению. Командование приняли морские офицеры; они распределяли оружие, формировали отряды и пытались заставить своих подчиненных хоть как-то придерживаться строя и выполнять команды.

Войско выступило через полтора часа после отъезда Постума. Его провожали напутственные крики горожан и рев труб, в которые изо всех сил дули оставшиеся на триремах матросы.

Небольшой отряд подскакал к Остийским воротам около полуночи. К удивлению бдительного Куриона, охраны там не было; дремал, опершись на копье, лишь какой-то инвалид из городской когорты. Но Постума это не насторожило.

— Веди на место, — приказал он Никомеду, когда они спрыгнули с лошадей.

Один из матросов поручил животных заботам сторожа из прокатной конторы и семеро мужчин вошли в ворота Рима.

Миновав акведуки Аппийского водопровода, они быстро направились в Субуру, где, по словам Никомеда, в доме одного из купцов их уже ждали надежные люди.

Куриону эта экспедиция нравилась все меньше и меньше, но, видя состояние Агриппы, который просто кипел от бешенства, офицер предпочитал не заводить с ним разговор на эту тему, а лишь пристально смотрел в спину Никомеда, сжимая под плащом рукоятку острого морского кортика.

— Ну, долго еще? — нетерпеливо спросил Постум, когда они преодолели несколько стадиев и углубились в плотно заставленный многоэтажными домами район.

— Уже скоро, господин, — ответил грек, внимательно и тревожно оглядываясь по сторонам.

С приближением решающего момента он трусил все сильнее и с трудом сдерживал дрожь в коленях. Никомед понимал, что, когда его предательство раскроется, шутить с ним никто не будет.

Постум нетерпеливо подергивал плечом, до боли закусывая губу. Как ему не терпелось отомстить, наконец, за всех — за мать, за братьев, за себя. Свести счеты с ненавистной Ливией и ее лживым сыночком. А потом наградить всех тех, кто не бросил его, кто помнил о нем, кто помогал. И нет разницы, был ли это патриций и сенатор Гней Сентий Сатурнин, или какой-то бродяга с виа Аппия. Они все поддержали его дело, справедливое дело, и получат по заслугам.

Никомед старательно вертел головой, вглядываясь в темноту. У него сейчас была только одна мысль — дойти до условленного места, где затаились головорезы Эвдема, подать сигнал и удрать подальше. Ему совсем не хотелось потом смотреть в глаза Агриппе Постуму или Куриону.

Каждый шаг приближал их к засаде. Громоздились по обеим сторонам улицы молчаливые, темные высокие инсулы; где-то вверху между ними мертвенно-бледным светом отливала луна.

Наконец, Никомед увидел то место, о котором ему говорили. Здесь! Пора!

'О, Зевс Громовержец и ты, Меркурий, мой покровитель, помогите. ' — зашептал потный от страха грек.

Он дрожащей рукой нащупал на шее веревочку, на которой висел свисток, врученный ему Ливией. Потянул, сжал серебряную трубочку в кулаке.

И быстро коротко свистнул три раза.

А потом, словно заяц, за которым гонится свора собак, нырнул в заранее присмотренную подворотню.

Агриппа, Курион и матросы на миг замерли от неожиданности. А в следующее мгновение из каких-то дверей, из-за углов, из ниш в зданиях стремительно выскочили полтора десятка фигур и набросились на них. Люди двигались молча, без криков и шума. В их руках были дубинки и мечи.

— Предательство! — громко крикнул Постум. — Держитесь, друзья! За мной!

Он успел выхватить меч из ножен, но тут сильный удар по голове сбил его с ног. Агриппа полетел на