«Потом вдруг, – рассказывает Жюль Берто, – душой Бальзака овладел приступ безумной радости, некий порыв жизненной силы. Он отпустил руку мадам Ганска, застывшей в восхищении перед такой перспективой, и, бросившись в пустой салон, пробежал по нему галопом…»
Она – его «роза Востока», «Северная звезда» и его «лесная фея».
Однако Бальзаку надо возвращаться в Париж, где его ожидают, помимо жуткой толпы кредиторов, контакты с издателями, по которым он просто обязан стать неким ужаснейшим каторжником от литературы. Он встает в полночь и, попивая свой знаменитый кофе, работает до шести вечера! И еще находит время гулять с женщинами!
Мадам Ганска, мучимая ревностью, вынудила его обещать ей присоединиться к ней весной в Вене. Наконец, он выезжает, заняв у издателя 20 000 франков и частично удовлетворив своих кредиторов. И поручив к тому же своей сестре в его отсутствие отнести на Монт-де-Пьете его столовое серебро, чтобы чуть-чуть успокоить судебных крючкотворов и других заимодавцев.
В Вене Бальзак двенадцать часов проводит прикованным к столу, а остальные двенадцать – со своей горячо любимой полячкой. Эва устраивает ему сцены ревности. С кем он встречается в Париже? Она не вынесет соперницы! Она предпочтет больше с ним никогда не встречаться! Он восклицает:
– Не покидай меня, иначе я покончу с собой. Не разрушай доверия, ведь это единственное, что есть у нас в нашей чистой любви. Не ревнуй, ведь для этого нет никаких оснований. Чего ты опасаешься? Мои труды подтвердят тебе мою любовь.
Однако в течение восьми лет они не виделись; лишь кружение писем – эта литургия любви – как-то скрашивала долгую разлуку.
«Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!»
«О, милый ангел, если б ты знала, что значат твои слова для несчастного, который живет лишь благодаря своей Эве и который думает лишь о ней!»
«Ты – самая небесно-чистая душа, которую я знаю и ты опьяняюще прекрасна. Я ужасаюсь, когда понимаю, насколько моя жизнь принадлежит тебе!»
Конечно же, его жизнь принадлежит ей… но он никак не может отказаться от амурных похождений. Никто не продержится в целомудрии восемь лет, даже будучи влюбленным в Эвелину Ганска. Он ездил в Италию с пикантной и чувственной Каролиной Марбути. Но чтобы не навести Эвелину на подозрения, попросил Каролину носить мужскую одежду – та была очень рада обрядиться в костюм «маленького пажа». Однако мадам Ганска прознала про их побег. А парижские газеты сообщили ей другие детали жизни ее обожаемого Онорэ; и в их эпистолярный обмен проникли ревность, подозрения, упреки. Для него существует лишь Эвелина! Все прочее – клевета! Из всего этого он даже сделал рассказ, который стал его жизнью. А орда кредиторов терзала его упорно, как никогда прежде. Целый ливень повесток, вызовов в суд, арестов имущества…
«Я невыносимо страдаю, – писал он ей, – я достиг той нищеты, когда не хватает ни хлеба, ни свечей, ни бумаги. Я загнан в ловушку, как заяц…»
Наконец пятого января 1842 г. – вот уже почти десять лет тянется их любовь, несмотря на разлуку, – Бальзак получает от мадам Ганска письмо. Граф Гански только что умер! Эвелина свободна! Онорэ был до такой степени счастлив, «что провел целые сутки, тупо сидя в закрытом кабинете, не желая ни с кем разговаривать». И затем его охватило веселье. С 22 000 гектаров его «невесты» он может расплатиться со всеми! Кошмар, длившийся столькие годы, наконец прекратился! Он уже «взвешивал свое богатство, ощущал в руке арендную плату, пробегал по своей усадьбе, отдавал приказы своим людям, приказывал запрягать сво экипажи и прогуливался по своему парку. Какой чудесный реванш за все жуткие годы, что он прожил, какое прекрасное пробуждение!»
Но в письмах Эвелины ничего не говорилось о дальнейших планах. Разве она забыла свое обещание? Он ведь ничего не забыл! Бальзак написал ей с упреком: «Вы часто мне говорили: “Терпение. Вас любят настолько, насколько любите вы. Ничего не меняйте, ибо ничего не изменится”. Мы так поддерживали друг друга в нашем ожидании, так почему же нам не быть счастливыми теперь? Я жажду отыскать в ваших письмах всего два слова, и ищу их напрасно… О! Напишите мне, что ваша жизнь принадлежит мне, что ничто больше не нагонит тени на наше счестье!»
Но Эвелина отказалась рассеивать тени. Она – сама нерешительность. Те, кто ее окружают, хором говорят, что этот «заслуженный гуляка» желает только ее состояния! Она воздерживается – таков ее ответ. Чтобы прервать это воздержание, необходимо, чтобы она встретилась со своим женевским и венским любовником! И Онорэ предпринимает поездку в Россию.
Они встретились снова!
Эвелин теперь сорок два, а Бальзаку сорок три года! Для него «она так же прекрасна, так же молода», что и восемь лет назад. Он кричит ей это и пытается доказать. И тогда она позволяет себе оттаять. И скоро вновь вспыхивает пламя – сильно и прекрасно. Они «обжираются» ласками и в память об этих безумных объятиях и своем любовном аппетите решают отныне звать друг друга «волчатами». Он – ее волчонок. Она – его волчонок.
Но несмотря на всю любовь волчат, он смог вырвать у нее только одно обещание: они поженятся, когда он выплатит все долги. Другими словами, «никогда»! И несчастный отбыл в свой парижский ад, к своре судебных исполнителей, к своим знаменитым «делам», к экстравагантным финансовым проектам, которые все глубже и глубже влекли его в бездну долгов. Несбывшиеся жених и невеста снова встретились два года спустя и отправились в турне по Европе – через музеи и антикварные магазины – в компании Анны, ставшей уже восхитительной юной красавицей, невестой Георгия Мнишека, который тоже участвовал в их вояже.
В Париже Эвелина обосновалась на улице Де ла Тур, в двух шагах от улицы Басс – нынешней Франклина. После новой порции любовного напитка Эвелина вернулась в Россию и через три месяца объявила своему волчонку, что ожидает от него ребенка. Для Онорэ это было сладостным бредом! Он рыдал от радости. На этот раз Эвелине не отвертеться! Свадьба теперь – дело решенное. Но мадам Ганска произвела на свет мертвое дитя. Бальзак был безутешен.
«Не могу выразить, как я страдаю. Я так хотел этого ребенка: твоего и моего! Он был всей моей жизнью!»
Сраженный кровоизлиянием в мозг, он погрузился в летаргический сон, и врачи опасались, что его уже невозможно вывести обратно. Когда он пришел в себя, то первое, что заявил, было: свадьбу на этот раз нельзя откладывать! Эвелин обязана стать мадам де Бальзак! И ту же, множа свои долги, Онорэ купил будущее гнездо для «волчат», «летний домик Божон» в квартале Руль. Это был необитаемый дом. «Внешне, – писал один очевидец, – это было тесное строение всего с двумя окнами, выходящими на улицу, урезанных пропорций, с какой-то полудверью, обрамленной слуховыми оконцами. Справа от домика две дверцы, безыскусно украшенные, с молоточками, вели к вытянутому в длину двору, в котором и покоилась вся постройка». Внутренность дома казалась воплощением фантазий безумного архитектора. Бальзак забил все комнаты сувенирами, купленными во время совместных путешествий с Эвелин. Его друг Солар, издатель «Эпохи», просто окаменел однажды, посетив гнездо волчат, заваленное всяким хламом, большинство которого имело ценность лишь в воображении Бальзака. «Его глаза горели, – рассказывал Солар позже, – волосы всклокочены, ноздри трепетали, и он вытягивал руку к очередной вещице, словно демонстрируя фокус:
– Видите эту чашку? Это шедевр Ватто. Я отыскал ее в Германии и перевез в Париж. Взгляните, я вас прошу, на это полотно: “Суд Париса” – лучшая вещь Джорджоне. Музей предлагал мне за нее двенадцать тысяч франков, но я отказался. Знаете ли вы, что у меня здесь около четырехсот тысяч в картинах и других предметах искусства? Полюбуйтесь на портрет жены де Пальма Старого: жемчужина среди произведений этого великого художника. А вот!.. Теперь портрет мадам Грез, написанный неподражаемым Грезом. Дидро написал об этом рисунке двадцать божественных страниц в своем “Салоне”. Прочтите его “Салон”, это восхитительный кусок… А здесь портрет одного мальтийского рыцаря: он мне стоил кучу денег, времени и дипломатических усилий, которых хватило бы на завоевание Италии. Только приказ самого папы открыл для меня границы Римского государства. Таможенники пропустили его, содрогнувшись».
Когда мадам Ганска впервые приехала в этот ошеломляющий дом, она едва пришла в себя после осмотра… тем более, что «жених» заявил ей, что у него осталось лишь восемь франков наличности.
Когда они расстались, вопрос о свадьбе оставался все еще нерешенным. Онорэ все глубже погружался в