отвлекаясь.

— Отлично. Увидимся в салоне.

Передернув плечами, Суини повесила трубку и поспешила в кухню. Она терпеть не могла встречаться с потенциальными заказчиками, хотя любила писать портреты и сейчас очень нуждалась. К тому времени, когда она начала видеть призраков, ее работа пошла наперекосяк. Утонченность и сдержанность, свойственные ее пейзажам и натюрмортам, сменились непривычным разгулом фантазии, и Суини это совсем не нравилось. Прежде ее картины казались такими прозрачными, словно она писала не маслом, а акварелью, но теперь, как бы помимо воли, прорывались необузданные, яркие и нереалистичные цвета. Уже несколько месяцев Кандра не получала от нее новых полотен, и хотя Суини знала, что прежние ее вещи до сих пор пользуются спросом, их оставалось не так много.

Долг перед Кандрой повелевал ей взяться за эту работу, конечно, если заказчикам, понравятся ее картины. Суини прекрасно сознавала, что ни сейчас, ни в будущем ей не приходится рассчитывать на шумный успех, поскольку ее творчество считалось чересчур традиционным, однако Кандра неизменно старалась привлечь к ней внимание покупателей, предпочитавших классические формы, и тем самым обеспечивала Суини умеренный, но весьма устойчивый доход. Мало того, когда год назад Суини изъявила желание покинуть Клейтон, Кандра подыскала ей квартиру в Нью-Йорке.

Нельзя сказать, что Суини стремилась именно в Нью-Йорк; она мечтала о более теплых краях. Конечно, в Нью-Йорке куда теплее, чем в Клейтоне, что стоит на реке Святого Лаврентия чуть к востоку от Онтарио и благодаря близости озера каждую зиму превращается в сплошной сугроб. Нью-Йорк же расположен на побережье океана; зимой здесь тоже случаются снегопады, но не такие частые и обильные, а температура воздуха гораздо выше. Суини предпочла бы поселиться где-нибудь на широтах Майами, но Кандра уговорила ее переехать в Нью-Йорк, и она не пожалела об этом. Здесь постоянно что-нибудь происходило, и каждый раз Суини, уже готовая взвыть от скуки и тоски, все-таки находила чем развлечься.

К тому же в этом огромном городе Суини не приходилось здороваться на улицах с призраками; среди нью-йоркских мертвецов не было ее знакомых. Зато она встречала здесь великое множество лиц — живых. Ей нравились человеческие лица, нравилось изучать их, и именно потому Суини все чаще заказывали портреты — хвала Всевышнему, ведь если бы не эта работа, ее благосостояние не просто пошатнулось бы, но оказалось в серьезной опасности.

До сих пор Нью-Йорк устраивал Суини, а плата за жилье по здешним меркам казалась вполне сносной. Кандра узнала об этой квартире от своего мужа, Ричарда Уорта, владельца здания, в котором та находилась. Ричард, миллионер, акула Уолл-стрит, добился всего собственным трудом. Суини встречалась с ним пару раз и старалась держаться как можно дальше от него. У Ричарда было интересное, но пугающее лицо, и Суини казалось, что он из тех людей, которые обходятся со встречными на манер парового катка. Она старалась не попадаться ему под ноги.

Район был не ахти, да и само здание тоже, однако Суини досталась угловая квартира с огромными окнами. Она с радостью поселилась бы где угодно, даже в шалаше, лишь бы там было много света… и центральное отопление.

Выпив кофе, Суини перестала дрожать. В последнее время она постоянно зябла, но хуже всего приходилось по утрам. Возможно, стоило обратиться к врачу, но всякий раз, когда Суини задумывалась о том, что скажет ему, доводы здравого смысла останавливали ее. «Около года назад я начала видеть призраков и примерно тогда же стала замерзать. Кстати, при моем приближении на светофорах загорается зеленый свет, а мои растения цветут вопреки времени года. Что со мной, доктор?» Ну-ну. Ни за что на свете! Еще в детстве Суини настрадалась от того, что люди смотрят на нее как на белую ворону. Художник сам по себе довольно редкостное явление, и ей совсем не хотелось вдобавок прослыть еще и чокнутой.

Минувший год оказался для нее весьма трудным, и не только оттого, что она начала видеть призраков. Суини с непоколебимой решимостью сопротивлялась переменам. Упорство возобладало даже над присущими ей спокойствием и уравновешенностью. Единственным, что пробуждало в ней пылкую страсть, была живопись. Однако люди, давно и хорошо знавшие Суини, видели, как она упорна и настойчива. Суини любила во всем заведенный порядок, вела размеренную жизнь. С избытком хлебнув в детстве сильных ощущений, разочарований и волнений, она старалась их избегать. Покой и уют воплощались для нее в монотонности и однообразии. Но разве могла Суини чувствовать себя спокойно, когда в ее жизни начались такие перемены, что ей уже не удавалось считать себя нормальным человеком, даже если она и ухитрялась скрывать это от окружающих? Суини казалось, что она сбилась с пути, а может, даже утратила талант; да и что проку от способностей, коли не знаешь, как ими распорядиться?

Суини включила телевизор, чтобы как-то заполнить время, отведенное на приготовление завтрака, хотя кукурузные хлопья не требовали особых забот. Она ела хлопья сухими, без молока, потому что молока было холодным, а она только что едва справилась с ознобом и совсем не хотела замерзнуть вновь. Едва Суини приступила к завтраку, как на экране появилась эротическая реклама кока-колы; девушка замерла, ее ложка зависла на полпути ко рту, а губы сложились в беззвучное «ого!».

К тому времени, когда закончился ролик, Суини казалось, что она взмокла. Может, удастся избавиться от озноба, почаще просматривая телерекламу?

Проработав в студии несколько часов, Суини вдруг сообразила, что уже давно миновал полдень и ей пора собираться в салон. Она терпеть не могла наряжаться, но почему-то потянулась не к привычным джинсам и свитеру, а к юбке и блузке. Уловив краешком глаза что-то красное, она сдвинула вешалки и вынула из шкафа алый свитер, подаренный ей несколько лет назад на Рождество и ни разу ею не надетый. На нем до сих пор висели бирки. Приглядевшись к яркому, насыщенному цвету, Суини решила, что это именно то, что нужно сегодня.

Ей еще предстояли мучения с прической. Встав возле зеркала, Суини нахмурилась. Природа наградила ее — а может, наказала — невероятно кудрявыми, непослушными волосами, и Суини отрастила их до плеч, чтобы под собственной тяжестью они падали вниз. Выбор был небогатый: она могла либо собрать их на затылке и превратиться в девчонку-школьницу, либо сделать начес и молить Бога, чтобы завитки не выперли из прически, словно штопоры для бутылочных пробок, либо попросту распустить волосы. Суини предпочла последнее; в таком случае вероятность оконфузиться была наименьшей.

Взяв щетку, Суини расчесала самые запутанные пряди. В детстве она ненавидела свои волосы. Буйные кудри достались ей от матери, которая, в отличие от Суини, считала свою непокорную гриву даром небес и старалась привлекать к своим волосам еще больше внимания, окрашивая их во всевозможные оттенки рыжего. Она бы покрасила и дочку, но уже в детстве Суини упрямо отстаивала те немногие признаки заурядности, которыми была наделена. У нее каштановые волосы, такими онa их и сохранит. Ни рыжими, ни черными, ни платиновыми. Каштановыми. Самый обычный цвет, даже если завитки чуть пышнее, чем можно.

Отложив щетку, Суини критически осмотрела себя в зеркале. Отлично. Кроме волос, ничто в ее облике не привлекало излишнего внимания. Подтянутая фигура, средний рост — ну, почти средний. Суини хотелось быть выше на дюйм-другой. Голубые глаза, каштановые кудрявые волосы. Неплохая кожа. Ей уже тридцать один год, а на лице ни единой морщинки. Черная юбка оканчивалась чуть выше колен; туфли достаточно строгие, чтобы появиться в художественном салоне, но и не слишком уж старушечьи, а свитер… алый свитер — загляденье. Суини уже почти решила надеть что-нибудь другое, но оставила свитер, очарованная его цветом.

Теперь следовало накраситься. Суини плохо разбиралась в косметике, поэтому ограничивалась самым необходимым: тушью для ресниц и губной помадой. Ей совсем не хотелось походить на шута. «Или на маму», — насмешливо подумала она. Всю жизнь Суини всеми силами старалась не походить на мать, как во внешности, так и в поступках. Ей вполне хватало их общей семейной черты — принадлежности к племени служителей Искусства.

Суини, совершенно уверенная, что из всех ее работ в салоне Кандры остались разве что два-три пейзажа, переворошила кипу портретных набросков, выбрала несколько наиболее близких к завершению и сунула в папку, чтобы показать Мак-Милланам. У нее не было ни одного готового портрета, поскольку те делались на заказ и вручались клиенту сразу после окончания работы.

Взяв папку под мышку, она направилась в салон. Как только Суини ступила на тротуар, сентябрьское солнце залило ее жаркими лучами, и она глубоко вздохнула, наслаждаясь теплом. Большинство прохожих были в рубашках с коротким рукавом, если не считать бизнесменов, которые, должно быть, не расставались