Напротив, если мы перенесемся за пределы Иерусалима, в долину Иосафата, в самую Гефсиманию, на перекресток дорог, одна из которых ведет в Иерихон, а другая — в Виффагию и Вифанию, мы окажемся на месте, где Иисуса «схватили, вместе с Демасом и Цистасом, обоими ворами», согласно «Деяниям Пилата».

Мы окажемся ближе ко дворцу Пилата, чем если бы находились на Голгофе, мы окажемся совсем рядом со старым кладбищем, где найдется могила, необходимая для погребения Иисуса, мы окажемся в Гефсиманском саду, где его «взяли», и прежде всего на перекрестке, где ходит намного больше людей, чем в таком удаленном месте, как Голгофа.

Так вот, римляне всегда казнили «в назидание», и это значило, что осужденных должно было видеть как можно больше прохожих. И этот перекресток будущий христианский мир бессознательно воспримет как эзотерическую истину, потому что на перекрестке всегда будут устанавливать распятие. Символ выбора между Добром и Злом, символ «двойного пути», отделяющего мир Мертвых: именно на перекрестке Гадеса бдит пес Цербер. Одна из трех его голов обращена к приходящему: она пропустит душу мертвого и запретит живому спускаться в унылое обиталище. Обе остальных, обращенных в другую сторону, повернутся к мертвым, если те попытаются подняться к Жизни. Левая голова запретит всякое возвращение к ней мертвым, сошедшим в Ад, правая запретит подобную попытку душам Елисейских полей.

Кроме того, с Голгофы, возвышающейся над Иерусалимом, постоянные ветры несли бы запах трупов распятых на город. Тогда как в Кедронской долине, расположенной гораздо ниже города, и на старом кладбище, близком к Гефсиманскому саду, эта неприятность не грозила. Все говорит о том, насколько удобным было это место для регулярных казней на кресте с долгой демонстрацией останков казненных.

Есть и дополнительный, принадлежащий к тому же кругу идей довод в пользу того, что распятия совершались на этом месте.

От этого перекрестка левая дорога поворачивает на Иерихон. Путь туда составляет около тридцати пяти километров, и на этом отрезке происходит спуск на тысячу метров. Пустынный и зловещий ландшафт, бесплодные скалы, по той и другой стороне многочисленные пещеры на унылых возвышенностях.

С наступлением ночи красноватый оттенок придает этому тоскливому пейзажу еще более пугающий характер.

Этот путь уже с давних пор внушает страх. Тут водятся гиены, шакалы, разбойники, срезающие кошельки, а то и перерезающие горло, делая эту дорогу до крайности опасной для путника. Именно сюда Иисус сознательно отнес действие своей притчи о добром самаритянине, оправдывая тем самым свои связи (вызывавшие возмущение в Иудее) с жителями Самарии.

И там, воздвигнутые на перекрестке, откуда отходит опаснейший из путей, обращенные к району, где одновременно скрываются и караулят бандиты с большой дороги, три позорных креста стали чем-то вроде вызова и равно ответа римского порядка восставшим зелотам, а также самым обыкновенным разбойникам, часто связанным с первыми.

Впрочем, нет никаких доказательств, что лес и Масличная гора совсем рядом с Иерусалимом не были тем же, чем так долго был лес Бонди у ворот Парижа. И это, несомненно, подтверждают масштабы экспедиции, в ходе которой были взяты в плен Иисус и оба вора и в которой участвовали Когорта и ее трибун, то есть шесть центурий ветеранов, направленные военным магистратом в ранге консула, и вспомогательный отряд, выделенный синедрионом и насчитывавший не менее двух сотен бойцов. Может быть, в то время Масличная гора и ее лес представляли собой нечто вроде «Двора чудес» под открытым небом.

Это на самом деле идеальная позиция для контроля над Иерусалимом и для его штурма. Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (книга XX, VIII) приводит пример такого ее использования, напоминая о «египтянине», который укрепился там с настоящей маленькой армией и был разбит в 58 году нашей эры прокуратором Антонием Феликсом, упредившим его атаку. Это была действительно ключевая позиция:

«Отсюда он (египтянин) мог взять Иерусалим приступом, тиранически подавить римский гарнизон и народ, использовав вооруженных людей, которыми командовал…» (Иосиф Флавий. Иудейская война. Славянская версия. II, 5. Деяния, 25:8-12).

Что касается сил этого повстанческого лагеря, то «Деяния» говорят о 4000 сикариев, тогда как Иосиф приводит цифру, несомненно преувеличенную, в 30 000. Но даже если на Масличной горе могло скрываться 4000 бойцов, одно это оправдывает ее осаду по приказу Пилата: трибун, шестьсот отборных солдат, не менее двухсот стражников только ради пленения Иисуса и его отряда.

Однако тогда напрашивается один вывод.

Если Иисус был распят не как политический мятежник, то есть головой вниз, а как банальный разбойник, головой вверх, этот факт подтверждается и выбором места распятия.

Возможно, синедрион и обвинял Иисуса в перегибах, еретическом отношении к догматам, пренебрежении к самым незыблемым религиозным обычаям, но Рим, который это не интересовало, обвинял его совсем в другом: в грабежах, убийствах, рэкете, как мы уже показали, а также в черной магии.

Значит, распиная его между двумя ворами, схваченными вместе с ним, на перекрестке дороги, которая вела в места, где кишели такие же банды, одновременно в качестве назидания и вызова, Пилат лишь подтверждал, что приговорил Иисуса к самому позорному из наказаний по чисто уголовным (а не политическим) мотивам.

Конечно, Исайя предсказывал: «За то, что… и к злодеям причтен был» (Ис., 53:12).

Судя по этому пророчеству, дело выглядит так, что унижение Мессии было предрешено самим Богом и угодно ему. На самом деле, вся глава 53 просто на удивление точно описывает перипетии Страстей. Пусть же читатель возьмет Библию и перечтет эти места. Потом мы снова возьмем слово.