приглашающими, что он, наконец, не смог противиться этому приглашению. Вспоминая о безумии той первой ночи, он все еще ему поражался, поскольку до того ни разу не терял контроля над собой. Он потерял его с Анной, в ее горячей, медовой глубине, и порой ему казалось, что его уже не восстановить.

Он никогда не позволял никому приблизиться к себе, но после той первой ночи понял, что не сможет так же легко отделаться от нее, как поступал с другими. Осознание этого простого факта ужаснуло его. Единственный выход, который он видел в этой ситуации, заключался в том, чтобы полностью отделить ее от прочей своей жизни. Она могла быть его только его любовницей, и никем более. Он не мог позволить ей значить слишком много. Он все еще должен был постоянно принимать меры, чтобы помешать ей подобраться слишком близко. Что-то в глубине его души осознавало, что Анна может его уничтожить. Никто и никогда прежде не угрожал его защите, и порой бывали моменты, когда ему хотелось уйти и больше не возвращаться, никогда снова не видеть ее. Но он не мог. Он слишком нуждался в ней, и постоянно сдерживал себя, чтобы не дать ей это понять.

Но их соглашение позволяло ему спать с ней каждую ночь, снова и снова теряя себя в ее теплом, гибком теле. В постели он мог целовать ее, мог гладить ее, мог купаться в ее аромате и ее прикосновениях. В постели он мог удовлетворить свою тягу к ее сладости, свою безудержную потребность касаться ее, крепко прижимать ее к себе. В постели она страстно приникала к нему, раскрываясь перед ним всякий раз, когда он этого хотел. Ее руки плавно скользили по нему смелыми, нежными ласками, приводящими его в неистовство. Казалось, она никогда не перестает касаться его, едва они оказывались в постели, и, вопреки самому себе, он упивался этими касаниями. Иногда ее ласки поглаживания и объятия приводили его в странный, не вполне физический экстаз, и он не мог удержаться от стона.

И все же, за те два года, что они фактически прожили вместе, из-за той маленькой дистанции между ними, на сохранении которой он настаивал, дистанции, которая была так ему необходима, и которую по сравнению с проведенным вместе временем можно было не принимать в расчет, он знал о ней не намного больше, чем вначале. Анна никогда не донимала его деталями ее прошлой или нынешней жизни, а он и не расспрашивал, иначе дал бы ей право задавать подобные вопросы о его собственном прошлом. Том самом, о котором редко позволял себе даже думать. Он знал, сколько ей лет, где она родилась и где пошла в школу, номер ее социального страхования, места, где она работала прежде. Знал потому, что эти данные были в ее личном деле. Он знал, что она добросовестна, внимательна к деталям, и предпочитает тихую жизнь. Она редко пила алкогольные напитки, а в последнее время, казалось, вообще перестала их употреблять. Она довольно много читала, у нее были широкие и разнообразные интересы, как в художественной, так и в документальной литературе. Он знал, что она предпочитает пастельные тона и не любит острую пищу.

Но не знал, была ли она когда-нибудь влюблена, не знал, что случилось с ее семьей. В ее личном деле в строке «Ближайшие родственники» было проставлено слово «Нет». Он не знал, состояла ли она в свое время в группе поддержки, и не доставалось ли ей от каких-нибудь ребяческих проделок. Не знал, почему она приехала в Денвер, не знал, о чем она мечтает.

Он знал только факты, лежащие на поверхности и очевидные для любого, но не имел представления, что или кого она вспоминает, на что надеется.

Зная о ней так мало, он боялся, что она когда-нибудь его бросит. Как он мог предугадать ее поступки, если ничего не знал о ее мыслях и мог винить в этом только себя. Он никогда ни о чем ее не расспрашивал, никогда не вызывал на разговор о ее жизни. В течение двух последних лет он жил в состоянии постоянного страха, боясь того дня, когда она оставит его, но не имея возможности сделать хоть что-нибудь, чтобы этому помешать. Он не знал, как к ней подойти, как ее удержать. Даже мысль о том, что он покажет ей свою уязвимость, делала его физически больным.

Он думал о ней и ощущал ее, такую мягкую, лежавшую рядом. В нем нарастал голод и его мужественность восстала. Если у них не было никаких других точек соприкосновения, то, по крайней мере, у них было это – почти ошеломляющая сексуальная потребность друг в друге. Прежде он никогда и ничего не хотел от женщины, кроме секса. Однако сейчас горькая ирония заключалась в том, что он использовал секс, для того, чтобы получить хоть подобие близости с нею.

Его сердце стало биться быстрее, когда он стал поглаживать ее, легонько будя и возбуждая, так, чтобы с легкостью войти в нее и забыть, хотя на время, все, кроме невероятного удовольствия от занятия с ней любовью.