водилось в лесу. Совет все хуже платил им за работу. В конце концов отец Тимары бросил это занятие и вернулся в свой дом в Трехоге. Он рассказал, что драконы больны, быстро слабеют и угасают. Те, кто выжил, подросли, но не стали ни здоровыми, ни самостоятельными. «Иногда прилетает Тинталья, приносит мясо, но один дракон не в состоянии прокормить такое множество, — говорил отец. — Она просто исходит жалостью к этим несчастным созданиям. Боюсь, для нас всех это плохо закончится».

Дальше дела пошли еще хуже. Драконы по-прежнему не могли летать. А Тинталья, вопреки всякой вероятности, нашла себе пару. Все считали, что Тинталья — последний истинный дракон в мире, и теперь были потрясены, не в силах поверить в историю о черном драконе, восставшем изо льда.

Как оказалось, какой-то принц из Шести Герцогств обнаружил под землей черного дракона и зачем-то освободил его из ледяной могилы. Пробудившись от долгого сна, дракон избрал Тинталью своей парой. Теперь они вместе летали, охотились и спаривались. История производила впечатление полной нелепицы, но один факт был несомненен: с того времени драконица стала очень редко прилетать в Дождевые чащобы. Из разных концов чащоб порой сообщали, что видели двух огромных драконов, летящих вдалеке. Кое-кто ехидно добавлял, что теперь, когда Тинталья не нуждается в помощи людей, она совершенно отдалилась от них и не только бросила на их попечение прожорливых юных драконов, но и перестала охранять реку Дождевых чащоб.

Но хотя Тинталья и нарушала условия сделки, обитателям Дождевых чащоб не оставалось ничего, кроме как продолжать заботиться о выводке. Как замечали многие, хуже, чем стая драконов рядом с твоим городом, может быть только стая голодных и злых драконов рядом с твоим городом. Конечно, площадка, где вылупились драконы, была изрядно выше Трехога по течению. Но рядом с ней находился погребенный Кассарик, древний город Старших. Самые доступные его части — те, что обнаружились под Трехогом — уже давно раскопали. Дальнейшие раскопки сулили не меньше находок, однако добраться до них можно было бы только в том случае, если молодые драконы не воспрепятствуют людям.

Тимара задумалась, сколько драконов осталось в живых сейчас. Далеко не все окуклившиеся змеи вышли на свет драконами. В тот раз, когда ее отец предпринял последнее путешествие в Кассарик, Тимара напросилась пойти с ним. Это было чуть больше двух лет назад. Если она правильно поняла, тогда были живы всего восемнадцать созданий. Остальные умерли от болезней и плохой еды либо погибли в драках. Тимара смотрела на драконов с деревьев, не смея приблизиться. По сравнению с блестящими, только что вылупившимися дракончиками, которых она видела в детстве, нынешние большие твари казались ей ужасными. Неуклюжие, перемазанные илом и вонючие — поскольку жили на тесной и топкой речной отмели, они почти беспрестанно двигались, топчась по собственному помету и копаясь в объедках. Никто из них даже не пытался взлететь. Некоторые пробовали самостоятельно добывать пищу: заходили в реку и ловили рыбу, идущую на нерест. Чувство потаенной враждебности, исходящее от них, было даже сильнее змеиной вони. Тимара ушла прочь, не в силах больше смотреть на этих костлявых злобных тварей.

Девушка тряхнула головой, чтобы избавиться от воспоминаний, и сосредоточилась на подъеме. Цепляясь когтями, она карабкалась вверх, в гущу ветвей, нависающих над крышей ее дома. Это было чуть ли не самое высокое место в Трехоге. Отсюда она могла окинуть взглядом почти весь древесный город.

Тимара уселась, положив подбородок на колени согнутых ног. Задумалась, глядя, как ночь опускается на город и лес. Этот «насест» особенно нравился ей. Если откинуться и наклониться под нужным углом, то можно заглянуть в крошечный просвет между переплетающихся ветвей и увидеть ночное небо и мириады звезд. Больше никто, думала девушка, не знает об этом зрелище. Оно принадлежит ей одной.

Но наслаждалась покоем она недолго. Дрогнула ветка — это означало, что кто-то собирается присоединиться к ней на ее любимом насесте. Не отец, нет. Этот человек двигался быстрее отца. Девушка не оглянулась, чтобы посмотреть на него, однако заговорила так, словно увидела, кто это:

— Привет, Татс. Что сегодня привело тебя на верхотуру?

Девушка ощутила, как он пожал плечами. Татс стоял во весь рост, потом опустился на четвереньки, чтобы проползти по узкой веточке и оказаться рядом с девушкой. Здесь он уселся прямо, обвив тощими ногами ветвь под собой.

— Просто захотелось прийти, — тихо сказал татуированный.

Тимара наконец повернула голову и взглянула на него. Он молча встретил ее взгляд. Девушка знала, что недавно ее глаза приобрели бледно-голубое сияние — так бывало у некоторых жителей Дождевых чащоб. Татс никогда не заговаривал ни об этом, ни о ее черных когтях. А она не задавала вопросов о татуировках у него на щеке: возле носа виднелся маленький символ, обозначающий лошадь, а по левой щеке шла паутина. Эти отметки означали, что Татс родился рабом. Тимара лишь в общих чертах знала его историю.

Шесть лет назад, с возвращением змей, Совет чащоб пригласил татуированных из Удачного перебраться сюда: подняться вверх по реке, поселиться и обзавестись семьями, чтобы начать новую жизнь. Взамен они должны были потрудиться: углубить речные отмели и построить водные каскады, чтобы змеи смогли доплыть до места окукливания. Среди татуированных были разные люди.

Кто-то в прошлом совершил преступление, кто-то попал в рабство просто за долги, но теперь татуировка всех уравнивала. Среди осужденных должников оказалось немало искусных ремесленников и мастеровых, и теперь их таланты служили на благо общества. Многие татуированные вскоре стали уважаемыми жителями Дождевых чащоб. Но некоторые из тех, что были жуликами, ворами, убийцами, не отказались от своего ремесла, несмотря на шанс начать новую жизнь. Вернулась к прежнему занятию и мать Татса. Тимара слышала, что сначала эта женщина промышляла воровством и грабежами, но, когда очередное ограбление пошло не по плану, стала убийцей. Преступница сбежала, куда — не знал никто, тем более Татс: в то время ему было всего десять лет.

Мальчик оказался брошен на произвол судьбы. Кто-то из сородичей взял его на воспитание. У Тимары сложилось впечатление, что он жил везде и нигде, брал пищу у всех, кто ее предлагал, одевался в обноски и за пару монет был готов на любую черную работу. Тимара с отцом повстречали его на одном из стволовых рынков — больших торжищ, которые проходили вокруг гигантских стволов пяти главных деревьев в центре Трехога. В тот день они продавали птицу, и Татс предложил любые свои услуги за самую маленькую тушку: он уже много месяцев не ел мяса. Отец Тимары, как всегда, оказался слишком добросердечен. Он поставил паренька расхваливать их товар, хотя обычно справлялся с этой задачей сам, причем гораздо лучше: голос у него был громче и мелодичнее. Но Татс хотел — прямо-таки жаждал! — выслужить себе трапезу.

Это случилось два года назад, и с того дня они часто видели его. Когда у отца Тимары находилась для него работа, парень был благодарен за любую плату, которую они могли ему предложить. Благодаря своей ловкости он прижился даже здесь, в высоких кронах, куда никогда не забирался никто из рожденных на земле. Тимаре нравилось его общество — у нее было мало друзей. Ее детские товарищи по играм давным- давно выросли, переженились и теперь вели новую, семейную жизнь. А Тимара осталась позади, в своем затянувшемся отрочестве. И как ни странно, ей было отрадно найти друга столь же одинокого, как она сама. Она удивлялась, почему Татс до сих пор не нашел себе жену или хотя бы девушку.

Мысли Тимары беспорядочно блуждали. Она осознала, что ее молчание затянулось, только когда заговорил Татс:

— Ты хотела сегодня побыть одна? Я вовсе не собирался беспокоить тебя.

— Ты меня не побеспокоил, Татс. Я просто забралась сюда, чтобы подумать.

— О чем?

Он устроился на ветви поудобнее.

— Думаю, какую из возможностей мне выбрать. Не то чтобы их было много…

Тимара выдавила смешок.

— Немного? А почему?

Девушка посмотрела на него, гадая, уж не дразнится ли он.

— Понимаешь, мне шестнадцать лет, а я все еще живу с родителями. Никто до сих пор не сделал мне предложение. И не сделает. Так что мне или придется жить с матерью и отцом до конца дней или выживать в одиночку. Я немного умею охотиться и собирать растения. А еще мне известно главное: если я попытаюсь заниматься тем или другим в одиночку, окажусь в нищете. В Дождевых чащобах, чтобы не умереть с голоду, нужно слаженно работать по крайней мере вдвоем. А я, похоже, всегда буду одна.

Татс удивленно и с некоторой тревогой выслушал этот монолог. Потом откашлялся и спросил:

— Почему ты думаешь, что тебе всегда придется заниматься этим в одиночку? — А потом добавил,