запасом. Хотя, с учетом состояния дел на дорогах задыхающейся в пробках и смоге столицы, это не всегда помогало. Тогда он бросал машину и шел к ближайшей станции метро.
На сей раз обошлось без приключений. Но не потому, что никому из двух особо охраняемых персон в Белом доме и Кремле в это время не пришло в голову поехать друг к другу в гости, наглухо перекрыв и так плотно нафаршированный железом Новый Арбат. Они-то как раз именно это и затеяли. Просто водитель Кирилла – бывалый ямщик с двадцатилетним таксистским стажем – вовремя почуял неладное и успел соскочить на набережную в тот самый момент, когда мордатые гайцы уже начали перекрывать главную магистраль российской вертикали власти. Сделав крюк через тоже забитую, но хотя бы двигавшуюся Тверскую, потемкинский «рейндж-ровер» в половине пятого уже выезжал на Охотный ряд. Обогнув суровый сталинский фасад бывшего здания Госплана, где заседал российский парламент, он свернул на Большую Дмитровку. Припарковаться удалось в районе Камергерского переулка, как всегда с трудом. Потемкин вышел из машины и двинулся к обители законодательной власти через Георгиевский переулок, в котором располагалось новое здание Госдумы. «Новым», правда, у него было лишь одно название, а так – построенная в семидесятые бетонная 13-этажная коробка, соединенная со «старым», выходящим на Охотный ряд зданием пятиэтажной перемычкой, где находился зал заседаний и сидели технические службы. Все это громоздкое сооружение Кирилл знал как свои пять пальцев. Оно для него было почти родным. Да что там «почти», совсем родным. Несколько раз пришлось там даже заночевать – то по причине слишком затянувшихся дискуссий, то по причине излишне выпитого.
В первый раз он оказался здесь весной девяносто четвертого. Тогда сгоревший Белый дом, где раньше заседал советско-российский парламент, забрало себе правительство, а наспех сколоченной после расстрела Верховного Совета Госдуме, которая временно ютилась в высотной «книжке» бывшего Совета экономической взаимопомощи социалистических стран на Новом Арбате, только-только подыскали постоянную резиденцию. Поближе к Кремлю – на всякий случай, чтобы шальных мыслей у депутатов не возникло. Дума тогда туда еще толком не доехала. То есть кабинеты депутатам раздали, а ремонт только начали. Можно было вдохнуть аромат совкового Госплана: поездить на обшарпанных лифтах с западающими кнопками, посидеть за кондовыми столами с облупившимся лаком, покрутиться на скрипящих креслах, обитых протертым до дыр бюрократическими задницами дерматином. Потом турки сделали в Думе «евроремонт», поразивший воображение депутатов и их многочисленной челяди, – таких стильных офисов в России отродясь не было. Возможно, одной из причин сговорчивости коммунистов, которые в девяносто шестом году на президентских выборах легко сдали первый в стране пост полуживому Ельцину, был как раз этот евроремонт. У них ведь бытие определяет сознание. А выползать из уютных кабинетов, из ресторана с любвеобильными официантками опять на баррикады – ну очень не хотелось.
Потемкин каждый раз вспоминал эти времена, когда подходил к входу в парламент. Сейчас перед ним стояла металлическая изгородь. По ту сторону изгороди два бойца Федеральной службы охраны в бронежилетах проверяли документы входящих. У Потемкина никогда не было проблем с проходом через парадные подъезды российской власти. На этот случай у него в портмоне всегда лежало множество «ксив» – советников, консультантов, экспертов и т. п. В данном случае наготове было удостоверение помощника депутата – он числился таковым у одного члена фракции Либерально-демократической партии России. Который, собственно, когда-то стал депутатом благодаря ему. В лохматом девяносто третьем году, после разгона советской власти и маленькой гражданской войны в центре Москвы, кампания по выборам в Госдуму проходила в ужасной неразберихе. Партийные списки писались буквально на коленке. Один потемкинский приятель – мелкий лавочник, державший три ларька у станции метро «Беляево», – уже с год как крутился в ЛДПР, и кто-то из тех, кто у Жириновского что-то решал, за небольшую мзду занес его в предвыборный список. Как-то раз, во время очередной пьянки, он поинтересовался у Потемкина своими парламентскими перспективами. Узнав его порядковый номер, Кирилл честно сказал своему знакомому, что шансов у него никаких, но тут же предложил помочь. У Потемкина как раз был другой приятель – Коля, который в полуразвалившемся офисе ЛДПР на Рыбниковом переулке оказался единственным функционером, кто хоть немного шарил в единственном на весь штаб компьютере. Поэтому именно ему было поручено ответственное задание – набивать в текстовом редакторе Lexicon списки кандидатов. Проблема была решена за две литровые бутылки водки Kremlyovskaya, палку сырокопченой колбасы и банку маринованных огурчиков. За день до отправки документов в Центризбирком потемкинского кандидата несколькими нажатиями клавиш переместили на пятьдесят позиций выше. Когда списки были уже зарегистрированы, Коля сказал начальству, что произошла техническая ошибка – мол, компьютер заразили вирусом конкуренты. Что такое «компьютерный вирус», в ЛДПР никто не знал, и на него махнули рукой. Правда, после неожиданного триумфа партии Жириновского на выборах выяснилось, что из-за Колиного «вируса» мимо Думы пролетел один авторитетный товарищ из измайловских бандитов. Он настолько расстроился этим обстоятельством, что Колю до смерти забили бейсбольными битами – народ в ЛПДР во все времена был лихой. А друг Потемкина зацепился за думскую скамью и с тех пор кочевал из списка в список, помогая, чем мог, своему благодетелю.
Кирилл со своей ксивой протиснулся к входу – у изгороди толпились посетители, не имевшие постоянных пропусков. Среди них было немало сумасшедших, приехавших в столицу искать правду. Убогая околодумская публика всегда вызывала у Потемкина умиление. Эти люди на самом деле думали, что перед ними Власть, что стоит только проникнуть через кордоны внутрь, схватить в буфете за пуговицу какого-нибудь депутата (который их, разумеется, внимательно выслушает), как все проблемы будут тотчас решены. Рассосутся опухоли, заработает вечный двигатель, наступит мир во всем мире… Впрочем, многие из тех, кто стремился не просто пройти в здание на Охотном ряду, а стать депутатом, – людей, как правило, образованных и весьма состоятельных, – мало чем отличались от этих несчастных. Они ведь тоже думали, что заветный мандат и значок на лацкане пиджака – это некие сакральные атрибуты, дающие право повелевать человеческими судьбами. Лишь потратив немыслимое количество денег и очутившись в «кругу избранных», они вдруг с ужасом понимали, что попали в обычный гадюшник с нравами и распорядком жизни какого- нибудь совкового научно-исследовательского института. Что здесь тоже есть своя цветовая дифференциация штанов – свой партком (точнее, парткомы), свои завотделами и заместители директора – председатели парламентских комитетов и вице-спикеры.
После воцарения вертикали власти этот НИИ и кормушкой-то можно было назвать с большой натяжкой. Нет, конечно, в веселые девяностые, когда исполнительная власть была слабой, а в Думе правили бал коммунисты с ЛДПР, да и партий власти было несколько, ситуация слегка отличалась. Тогда это был действительно законодательный ОРГАН ВЛАСТИ, где что-то реально решалось. Здесь прохода не было от отраслевых «толкачей», а олигархи заводили в стенах парламента свои неформальные представительства. Деньги носили чемоданами, а откаты платили деревеньками и «долянами». Виртуозней всех работал, конечно, Жириновский. Но связываться с ним было довольно рискованно. Еще тогда, когда Дума ютилась на Новом Арбате, у него на столе в кабинете стояли «вертушки» – аппараты правительственной связи АТС-1, АТС-2 и ПМ. Это были муляжи – ни к какой такой связи его кабинет подключен не был, и оборванные провода валялись прямо на полу под столом. Но лидер ЛДПР имел имидж грозного победителя выборов, и, когда к нему приводили какого-нибудь очередного лоха, пытавшегося решить проблему с какой-нибудь таможней, он поднимал трубку и говорил: «Соедините меня с председателем Государственного таможенного комитета товарищем Кругловым! Алло, Анатолий Сергеевич? Это Жириновский. Ко мне тут пришел господин Пупкин. У него возникла небольшая проблема с вашим ведомством. Не пропускают очень важный товар, имеющий стратегическое значение для России, – два состава с этиловым спиртом, знаете ли. Так вот, я вам поручаю немедленно разобраться и положительно решить вопрос. Все. Доложите завтра». Пупкин оставлял свой кейс с наличностью в кабинете и уходил, окрыленный. Больше его к Жирику никогда не пускали. Правда, клиенты попадались разной степени окрышеванности, поэтому несколько посредников, приводивших барыг «на развод», бесследно исчезли.
Однако с приходом Путина Дума потеряла всякое значение даже для лохов. Центр законотворчества переместился в Кремль и Белый дом, а парламент превратился в декорацию «суверенной демократии». Зал заседаний заполонили единороссы – крепкозадые пузатые мужички в серых пиджачках, с серыми лицами и провинциальные тетки той же сборки и года выпуска. Лоббисты ушли из Госдумы – какой смысл разговаривать с андроидами из штамповочного цеха, голосующими по сигналу из правительственной ложи? Практичнее иметь дело с теми, кто заказывает музыку. Простым парламентариям оставалось зарабатывать лишь на заказных запросах по уголовным делам. Да и те, как правило, сразу отправлялись прокурорами в
