сосулька, которой на Малом Сухаревском переулке убило вашего горе-блогера Матейчева, – заметил Потемкин.

– Это вообще беспредел! – согласился Арсентьев. – Он у нас курировал коммунистическое движение – как раз из офиса ЦК КПРФ выходил. Знаешь, тот особнячок у Цветного бульвара?

– Бывший детский садик? Как же, как же…

– Так или иначе, дуумвиры проанализировали ситуацию и приняли давно созревшее решение. В порядке, так сказать, плановой ротации и омоложения региональных кадров.

– Византийский бонапартизм, – резюмировал Потемкин, отправляя в рот жульенчик.

– Идеологему ты нам подкинул хорошую, спасибо. Она описывает не только методологию, но и философию власти. Это и есть настоящая суть вертикали и суверенной демократии. Ее, так сказать, сакральная формула. Страной правит клан. У этого клана есть основатель, который сейчас сидит на Краснопресненской набережной, а скоро будет опять в Кремле. Вокруг него существует своего рода политбюро. Оно, по большей части, состоит из бывших членов кооператива «Озеро» в Ленинградской области и примкнувших к ним товарищей. У этого политбюро главная задача – обеспечение своей власти до конца времен с постепенной передачей преемникам, которых еще только предстоит воспитать. Их власть сегодня совершенно безраздельна. Будучи людьми, обладающими безраздельной властью и не нуждающимися в деньгах, они не чужды мыслей об общественном благе и национальных интересах. – Алексей сплюнул мяту. – На этой почве у них даже случаются споры и конфликты, отголоски которых долетают до низов в виде периодически случающихся перестановок. А иногда эти разборки бывают почти бытовыми. Случаются на почве… как это там пишется в ментовских протоколах…

– Личной неприязни?

– Точно. Или просто потому, что кто-то кому-то на ногу наступил. В корпоративном плане тоже.

– Homo sum, humani nihil a me alienum puto[13].

– Однозначно. – Арсентьев приглушил голос. – Иногда до мордобоя доходит.

Потемкин чуть не подавился:

– В каком смысле?

– Да в самом непосредственном. А ты что, не знаешь, почему Медведев с Сечиным до сих пор не разговаривают?

– Бабу не поделили, что ли?

– Потемкин, темный ты человек! – В голосе Арсентьева зазвучали менторские нотки. – Какую бабу? Ктото кого-то подставил перед начальником. Это еще в те времена было, когда они у Путина в администрации работали. Драка была конкретная, прямо в приемной у президента.

– И кто же победил?

– Сложный вопрос, – задумался Алексей. – Смотря в каком смысле. В историческом разрезе победила дружба. Ведь главный постулат режима – стабильность. Это, собственно говоря, и есть наша национальная идея на современном этапе исторического развития. В ней огромная польза для простого народа. Потому что нынешний режим, слава богу, не одержим социальными экспериментами. Он никогда не будет насиловать общество, ломать людей через колено, навязывая им какие-то свои ценности. Хотя бы потому, что у членов нынешнего политбюро никаких таких ценностей, которые нужно было бы кому-то навязывать, просто нет. Это не твердокаменные большевики, которые спорили о том, можно ли построить коммунизм в одной отдельно взятой стране или ни хуя. Наши правители являются в хорошем смысле слова популистами – очень четко улавливают настроения масс и вовремя эти настроения корректируют. Для своего блага. У нас сейчас, наверное, самая совершенная в мире система мониторинга общественного мнения. В этот секретный проект миллиард долларов закачали. Зато теперь в режиме реального времени можно узнать, что думают о европейской интеграции жители деревни Пырловка Верхнепупкинского уезда. – Арсентьев прервался, подбирая формулу. – Это популизм в чистом, не замутненном цивилизацией обличье. Поэтому какой-нибудь «тунисский сценарий» исключается в принципе. Vox populi – vox Dei.[14] А начальники у нас весьма набожны, ты знаешь.

Потемкин оценил как мысль собеседника, так и источающий морские ароматы Прованса дымящийся суп:

– Хочу тебе заметить, что они не только мониторят, но и неплохо регулируют. У нас ведь, по моим наблюдениям, создана идеальная пропагандистская машина, которая генерирует дискурс. Причем она не тупо укатывает общественное сознание, как при совке, а именно тонко им манипулирует. Создает героев и антигероев, формирует общественный тренд, лавирует… Один кардиолог Хренов из Иванова чего стоит.

– Стараемся. Ты думаешь, почему Путин не остался на третий срок и возникла вся эта комбинация с тандемократией? Понятно ведь, что официальная версия про незыблемость основ конституции – для идиотов. Когда нужно продлить президентский срок до семи лет, конституцию меняют по щелчку пальцев. Да и в Европе в большинстве стран никакого ограничения по числу сроков нет. Так что на Западе, конечно, нос бы поморщили, но скорее для проформы.

– Думаю, это как раз для того, чтобы они правили вечно. У нас ведь после октябрьской социальной аномалии 1917 года появилась традиция: лысый меняет волосатого. Ленин – лысый, Сталин – волосатый, Хрущев – лысый, Брежнев – волосатый, Андропов – лысый, Черненко – волосатый, Горбачев – лысый, Ельцин – волосатый. Путин – с натяжкой, конечно, но больше – лысый, Медведев точно волосатый. Так что после Медведева будет Путин, потом опять Медведев и так до бесконечности. Они учли законы престолонаследия и заставили их работать на себя.

Арсентьев рассмеялся. Как раз принесли горячее. Алексей ловко отделил дымящееся филе форели от костей и хрустящей корочки, выжав сверху лимон. Не отрываясь от блюда, он продолжил свою мысль.

– Но есть еще один аспект. Так ведь проще управлять массами. Они вместе, будучи членами одного клана, занимают весь спектр общественного мнения, вбирают в себя весь электорат. Обрати внимание, роли четко расписаны. Владимир Владимирович – более простонародный, жесткий, авторитарный. Ездит по трассе «Амур» на «канарейке», заботится о тигрицах, ловит хайрюса в реке. И вообще, типа государственник. В противоположность ему – Дмитрий Анатольевич. Он более рафинированный, либеральный, прозападный. Пишет в Твиттер, принимает Боно, говорит умные вещи в видеоблоге. В общем, Путин – группа «Любэ», а Медведев – «Дип Перпл». Но аудитория-то закрыта на девяносто восемь процентов! Оставшиеся фанаты хаус-музыки могут сколько угодно колбаситься на «маршах несогласных» – тренд все равно не их. Для нас, кремлевских жрецов, главный идол – его величество рейтинг. И болезненнее всего наше начальство воспринимает малейшие признаки народной нелюбви. Отсюда – такая нервная реакция на истории а-ля Пикалево. Как только они видят очаг недовольства, тут же приносится образцово-показательная жертва. Вот и двойник Лужка сидел в столице прочно только до тех пор, пока обеспечивал рейтинг. То есть все в городе прекрасно знали, что мэрские люди воруют, все смеялись над «тетей Леной из списка “Форбс”», которая жена-мэр при муже-строителе, но относились к этому параллельно, как к меньшему злу. Мол, другой придет – еще хуже будет, а этот хоть что-то делает. И вот в какой-то момент терпение лопнуло. Все вдруг поняли, что это не меньшее зло, не относительное, а абсолютное. Прозрение, как пожар при Наполеоне, охватило всю Москву. Смог в этом смысле был весьма символичен. Когда люди задыхались и птицы мертвые падали с небес, Лже-Юра в поместье Юры в Австрии дышал альпийским воздухом. Переживал о долбаных пчелах своего предшественника. Думал – с рук сойдет. Правильно про него начальник сказал: мудозвон мудозвоном! В общем, дали пинка под зад.

– Природа нынешней власти позволяет ей существовать вечно, – согласился Потемкин. – А профилактика общественного недовольства с помощью фанов «Спартака» на Манежной площади – вообще блеск.

– Да, символично получилось. Узрите, граждане Рима, что представляют собой рабы, получившие свободу! Узрите и не вякайте насчет тридцать первой статьи.

Оба приятеля рассмеялись.

– Я только одного не понимаю, Леша, – сказал Кирилл, разрезая оленину. – Зачем вы так этих убогих несогласных чморите? Зачем вы на них вообще внимание обращаете? От них же никакого вреда. Партия под названием «пэнэсэзеэрбэпэика», – он несколько раз специально запнулся, выговаривая аббревиатуру, – это же кунсткамера какая-то.

– Как зачем? Чтоб служба медом не казалась. Должен же кто-то пятый угол искать. Да и вообще, для