думал: «Идиот! Господи, какой же я идиот!» Что Любочка еще девица, он понял почти сразу, но остановиться уже не смог. Хоть бы она сопротивлялась, что ли, но нет, она жмурилась и таяла, словно пластилин, и постанывала, и тяжело дышала, разве тут остановишься?! «Ну ничего! Полежу чуть-чуть для приличия и смоюсь. Пора и честь знать», – утешался Гербер, но сил встать не находилось, слишком расслабился. А Любочка лежала рядом, блузки нарочно не застегивая и юбки не оправляя, – ей понравилась, ах, как же ей понравилась взрослая жизнь! Любочка из-под полуприкрытых век любовалась – собственными стройными ножками, чулочками, съехавшими до колен, помятыми брюками Гербера, бессильно свисающими со спинки кровати, его носками, дурашливо чернеющими на голом теле, да и самим телом – неприкрытым, сильным, мускулистым. Она приподнималась на локотке и, приняв позу, как у голой женщины на одной журнальной репродукции, долгим взглядом смотрела Герберу в лицо, а потом, потихонечку, на стрелки будильника. И считала: «Семь, пять, одна…»

Хлопнула входная дверь, затем кухонная.

– Доченька, ты дома?

Гербер метнулся к брюкам, но надеть не успел, только заслонился. В дверях стояла Галина Алексеевна. Любочка глупо и блаженно улыбалась. Она и не подумала прикрыться, даже подол не одернула.

– Что-о-о? Что… здесь… происходит?! – прошептала Галина Алексеевна, и щеки ее покрылись пунцовыми пятнами.

– Я… Прошу прощения, мадам, мы еще не знакомы, я еще не знаю вашего имени, но прошу… прошу руки вашей дочери! – выпалил перетрусивший Герой Берлина и, как был в одних носках, прикрывая смятыми штанами причинное место, пал перед Галиной Алексеевной на колени.

Глава 8

Макар Иваныч и Юрка хохотали.

Поначалу, увидев на пороге бледного всклоченного Гербера – с фингалом в полщеки, в помятом костюме, из-под которого торчала мокрая рубаха, – они здорово перепугались. Кинулись расспрашивать, что да как, но Гербер хмуро отмалчивался. Мать Юркина вышла было в сени на шум знакомиться с новым человеком, да только руками всплеснула, заохала и побежала в погреб – за льдом.

Суета и охи понемногу улеглись, мать собрала на стол, и теперь, под самогончик, под домашнюю картошечку поуспокоившийся Гербер самым подробным образом рассказывал о сегодняшних приключениях, а мужики хохотали. Гербер, легкий человек, в конце концов стал смеяться вместе с ними. Только Юркина мать за весь вечер даже не улыбнулась ни разу, она гремела посудой у рукомойника и внимательно прислушивалась к разговору.

– Ну ты даешь! Не ожидал! – веселился Юрка.

– Да кто ж ее знал, что она девица еще? Кабы тебе такая богиня сама дала, отказался бы, что ли? Поди, попробуй.

– Да… Любка – девка видная, – поддакнул Макар Иваныч.

– Уж ты бы помолчал, кобелюка старый! – сердито сказали от рукомойника и угрожающе звякнули тарелками.

– Вот уж никогда бы не подумал, что Любка девица еще, – удивлялся Юрка. – Она же с Миролетовым гуляла. Да, кстати, видел бы ты этого Миролетова. Башка – во, кулачищи – во!

– Да что Миролетов, – поежился Гербер. – Видел бы ты лицо ее матери, когда она нас застукала!

(Тут Гербер уморительно и довольно похоже скривился, вытаращил удивленный здоровый глаз.)

Юрка и Макар Иваныч снова покатились со смеху.

– Ну… И что ж ты сделал?

– Что сделал, что сделал… Предложение сделал.

– И… что ж ты теперь… думаешь?

Гербер пожал плечами.

– Может, уехать тебе? – предложил Макар Иваныч. – Сегодня же и поезжай, с машиной я договорюсь.

– А… – Гербер обреченно махнул рукой. – Паспорт-то у нее остался.

– У кого, у Любки?

– Да не… У матери. Отдал, дурак, с перепугу.

– Ай да Алексеевна! Ей пальца в рот не клади! – восхитился Макар Иваныч.

– Может, сходить?.. Попросить по-хорошему? – осторожно предложил Юрка.

От рукомойника снова послышался грозный звяк посуды. Вытирая руки о сизое вафельное полотенце, Юркина мать вразвалочку подошла к столу. Подошла и полотенцем об стол как хлестнет:

– Что регочете, кобели проклятые?! Дело сделали – и на попятный! А баба – вертись как хочешь. И ты, хрен старый, туда же. Чему молодежь учишь?

– Ну мать, разошлась! – усмехнулся Макар Иваныч.

Но она эту реплику мимо ушей пропустила, обратилась прямиком к Герберу.

– Ты, – говорит, – Гербер, человек молодой, образованный. А Любаша – девка хорошая, хозяйственная. А и женись, чего же не жениться? Сколько тебе лет, двадцать пять?

– Двадцать шесть.

– Ну вот, двадцать шесть. Пора и остепениться, чего бобылем ходить?

– Да я вроде и не против, – стушевался Гербер. – Просто все это как-то неожиданно. Да и паспорт… И Валя, пожалуй, обидится… И еще Марина… Хотя, конечно, я им ничего не обещал…

– И правильно Галина у тебя паспорт отобрала, с вами, кобелями, ухо надо держать востро! – резюмировала Юркина мать и ушла обратно к рукомойнику.

– А кто это, Галина? – не понял Гербер.

– Дурак! – рассмеялся Макар Иваныч. – Это ж теща твоя будущая. Если ты, конечно, не передумаешь.

– А вот не передумаю! – почему-то обозлился Гербер. – Красивая девушка. Ангелочек, а не девушка. И я у нее все-таки первый. Так что, как честный человек, просто обязан жениться.

– Ну-ну, честный человек… Женись. Точно первый-то? А то у них, у баб, тоже свои секреты. – Макар Иваныч недобро скосился в сторону жены.

Тем временем Галина Алексеевна сидела за кухонным столом и вертела в руках паспорт.

– Ох и дура ты у меня, ох и дура! – вздыхала она.

Ее самые худшие подозрения оправдались. Вместо вожделенного иркутского штампа на страничке «место жительства» стояло: «Иркутская обл., пос. Шаманка».

– Ну что ты, мамочка! Он такой замечательный! И красивый! – Любочка босиком протанцевала по полу и плюхнулась на шпагат.

– Ох и дура! Кто ж сразу в койку-то прыгает, не проверив? Смотри вот, если не веришь! – Галина Алексеевна помахала перед носом у Любочки раскрытым паспортом. – Никакой он не иркутский. И имя чудное какое-то. Еврей, что ли?

– Ах, мамочка, какая разница?! И никакой он не еврей, а Герой Берлина! Гер-Бер! Его так мама назвала в честь папы. И он родился в День Победы.

Галина Алексеевна залистала паспорт. И точно: девятое мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Хоть здесь не соврал. Гербер Борисович Обухов… Черт его знает, может, и правда не еврей… И все-таки… область… кабы не область…

– Ах, мамочка! Ты бы видела, как он их всех отделал! Даже Ваську Стрелкова! Не веришь? Вот те крест! – Любочка неумело перекрестилась всей ладонью, слева направо.

– Дура и есть! Ну силен, ну красивый. Допустим. А в койку-то зачем сразу?

Любочка удивилась:

– А как же иначе, мамочка? Ты же сама меня учила тогда, помнишь? Когда кино снимали. И ругала.

– Ох и дура! Шалава малолетняя. Тогда ж совсем другое дело было! Я сперва повыспросила все, в документ потихонечку заглянула. И потом, Москва – не Шаманка, понимать надо!

– Ну и что? А я, может, его люблю! С первого взгляда! И замуж за него хочу. Я, мамочка, уже взрослая, вот!