сказал:
— Если хотите, можете взять почитать.
Казалось, я предложил ему луну с неба. Мы представились друг другу и обменялись рукопожатием.
Потом он часто помогал мне таскать воду, а после угощал сигаретой, и мы стояли посреди дороги и разговаривали о красоте Гернси, книгах, сельском хозяйстве, истории, но никогда о нынешних временах — всегда о вещах, далеких от войны. Однажды мимо проезжала на велосипеде Элизабет. День, а скорее всего и ночь она провела на дежурстве в больнице. Одежда ее, как у большинства из нас, была заплатка на заплатке. Но Кристиан, увидев ее, осекся на полуслове. Элизабет подъехала, остановилась. Никто не сказал ни слова, но я посмотрел на их лица и скорее ушел. Я не понял, что они знакомы.
Кристиан был полевым хирургом, пока из-за ранения в плечо не попал из Восточной Европы на Гернси. В начале 1942 года его по приказу отослали в госпиталь Канна, корабль бомбили союзники, тот утонул. Доктор Лоренц, главврач оккупационного госпиталя, знал о нашей дружбе и пришел сообщить о его смерти. Он хотел, чтобы я передал Элизабет, что я и сделал.
Знакомство с Кристианом необычно, но дружба — нет. Уверен, многие на острове дружили с кем-то из солдат. Но я иногда думаю о Чарльзе Лэме и изумляюсь: человек родился в 1775 году, а я благодаря ему подружился с такими замечательными личностями, как Вы и Кристиан.
Ваш Доуси Адамс
Джулиет — Амелии
4 апреля 1946 года
Дорогая миссис Моджери!
Впервые за много месяцев выглянуло солнце, и если встать на стул и как следует вытянуть шею, то видно блики на реке. Я закрываю глаза на развалины напротив и притворяюсь сама перед собой, что Лондон снова красив.
Получила от Доуси Адамса грустное письмо. Про Кристиана Хеллмана — про его доброту и смерть. Война никак не кончается, да? Такая прекрасная жизнь — оборвалась. Ужасный удар для Элизабет. Как хорошо, что с ней были Вы, мистер Рамси, Изола и Доуси, что вы помогли ей при рождении ребенка.
Весна вот-вот наступит. В моей лужице солнечного света почти тепло. На улице — и я не отвожу глаз — человек в заплатанном джемпере красит дверь дома в небесно-голубой цвет. Два маленьких мальчика, которые только что лупцевали друг друга палками, умоляют дать покрасить и им. Он вручает каждому по маленькой кисточке. Видите — не исключено, что война все же кончилась.
Ваша Джулиет Эштон
Марк — Джулиет
Апрель, 5-е, 1946 года
Дорогая Джулиет,
Вы постоянно куда-то ускользаете! Мне это не нравится. Не хочу смотреть пьесу с кем-то — хочу с Вами. А вообще, наплевать на пьесу, я просто пытаюсь вытащить Вас из квартиры. Ужин? Чай? Коктейль? Яхта? Танцы? Выбирайте, на все согласен. Я редко такой смирный — не упускайте возможность улучшить мой характер.
Ваш М.
Джулиет — Марку
Дорогой Марк!
Хотите пойти со мной в Британский музей? У меня там встреча — в два часа, в читальном зале. После можем посмотреть мумии.
Джулиет.
Марк — Джулиет
К черту читальный зал и мумий. Пообедайте у меня.
Марк.
Джулиет — Марку
И это называется «смирный»?
Джулиет.
Марк — Джулиет
К черту смирение.
М.
Уилл Тисби — Джулиет
7 апреля 1946 года
Дорогая мисс Эштон!
Я член гернсийского клуба любителей книг и пирогов из картофельных очистков. Торгую скобяным антиквариатом, хотя некоторые предпочитают называть меня старьевщиком. Также создаю устройства, облегчающие физический труд. Последнее мое изобретение — электрические прищепки. которые легонько трясут выстиранные вещи на ветру, щадя тем самым запястья прачек.
Нашёл ли я утешение в чтении? Да, но не сразу. Я ходил на собрания и спокойно съедал в уголке свой пирог. Но однажды Изола вцепилась в меня и сказала, что я обязан что-нибудь прочесть и рассказать об этом, как все. И дала книгу «Теперь и прежде» Томаса Карлейля. Страшный зануда — всю голову прозудел, — пока дело наконец не дошло до религии.
Я всегда был человек нерелигиозный, но не потому, что не хотел верить. Перепархивал из церкви в часовню, будто пчелка с цветка на цветок, но настоящей веры не понимал. Однако мистер Карлейль представил все в другом свете.
Он однажды гулял по руинам аббатства в Берри-Сент-Эдмундс, когда его посетила мысль: «Вас никогда не потрясало осознание того, что у людей прежде была душа, — не на словах, не в виде фигуры речи, но как истины, исповедуемой на деле! Воистину это был другой мир… как жаль, что мы утеряли связь со своей душой… мы обязательно должны вновь обрести ее. иначе горе нам, горе».
Правда, это что-то — связь с душой на словах, не на деле? Проповедник мне будет рассказывать, есть у меня душа или нет! Если уж я поверю в свою душу, то побеседую с ней самостоятельно.
Я рассказал о мистере Карлейле в клубе, и возник яростный спор о душе. Есть она? Нет? Может быть? Доктор Стаббинс вопил громче всех. Вскоре народ замолчал и стал слушать его.
Томпсон Стаббинс мыслит серьезно, глубоко. Он работал психиатром в Лондоне, пока сам не слетел с катушек в 1934 году на ежегодном обеде общества «Друзей Зигмунда Фрейда». Стаббинс рассказал мне свою историю. «Друзья» были весьма разговорчивы, их речи длились часами, но тарелки оставались пусты. Наконец подали еду, и в зале воцарилось молчание: мозговеды заработали челюстями. Томпсон понял: вот шанс. Постучал ложкой по бокалу и закричал на все помещение:
— Осознаете ли вы, что стоило понятию «ДУША» кануть в небытие, как Фрейд моментально подсунул нам вместо него «ЭГО»? Исключительно вовремя! Ни секунды не думая! Безответственный старикан! А ведь люди верят в эго, потому что боятся остаться без души! Подумайте об этом!
«Друзья» закрыли перед Томпсоном двери, и он удалился на Гернси растить капусту. Но иногда мы с ним едем в моей телеге и беседуем о Человеке, Боге и Прочем Творении. Всего этого не было бы, если б я не вступил в клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков.
Скажите, мисс Эштон, каковы Ваши взгляды на эти вопросы? Изола считает, что Вам надо посетить Гернси. Если приедете, можете покататься с нами в телеге. Я захвачу подушку.
