Батлер, осторожно усевшись на край письменного стола, очень серьезно сказал:

– Я хочу доказать тебе, пусть даже и не очень привычным способом, что я остаюсь тем самым джентльменом, которого ты привыкла видеть…

Скарлетт вопросительно посмотрела на него.

– Не понимаю…

Непринужденно улыбнувшись, Ретт ответил:

– Я хочу, чтобы ты убила меня… Из этого вот револьвера… Сейчас же…

Скарлетт смотрела на своего мужа во все глаза ей показалось, что она просто ослышалась… Что?..

Он, Ретт, ее Ретт, хочет, чтобы она, Скарлетт, убила его?..

Он сошел с ума – нет, он наверняка сошел с ума… Или же его просто подменили…

Боже – надо было пережить стольких близких людей, надо было дожить до седых волос, чтобы услышать подобное…

Уж не сошла ли с ума она?..

Может быть, это ей просто снится да, наверняка это сон, какой-нибудь очередной кошмар, которые все время, с такой неотступной навязчивостью посещают ее!..

А может быть…

Может быть, весь мир сошел с ума?.. Да, наверняка так и есть…

Скарлетт упрямо мотнула головой, будто бы хотела боднуть какого-то невидимого врага – так делают люди, которым кажется, что их все время преследуют какие-то наваждения… Она перевела взгляд своих глаз цвета темного изумруда на мужа – тот по-прежнему стоял в какой-то нелепой, как ей показалось, вызывающей позе, слегка опершись на письменный стол… Что, что ты сказал?..

Ретт, едва уловимо, одним только краешком рта, улыбнувшись, повторил:

– Да, ты не ослышалась… Я даю тебе этот револьвер с одной только просьбой – чтобы ты убила меня… И притом – немедленно…

Скарлетт откинулась на спинку кресла.

– Убила?!..

Он коротко кивнул.

– Да. Убила.

– Но за что?..

Ретт вновь улыбнулся – на этот раз более явственно.

– Да, да, Скарлетт, не удивляйся… Если ты боишься последствий, боишься суда и тюрьмы, мы все можем оформить… Сейчас я сяду за стол и напишу посмертную записку – так, мол, и так, в моей смерти прошу никого не винить… Я стал старый и никому ненужный… Из жизни ухожу добровольно… Ты выстрелишь мне в лоб или в висок – право выбора оставляю за тобой. После этого вложишь револьвер в мою руку и немедленно по телефону вызовешь полицейских… Не думаю, что кто-нибудь сильно опечалится моей смертью… Не считая, конечно, моего любимого горностая Флинта, – добавил Батлер, немного погрустнев.

«Боже, а я?.. А почему он сейчас так быстро сбрасывает со счетов детей?.. Кэт, свою любимицу?», – со страхом спросила сама у себя Скарлетт.

Скарлетт отвела револьвер дулом вниз – она боялась оружия и не любила его, ей всегда казалось, что револьвер может выстрелить непроизвольно, сам по себе…

– Но за что?..

– Неужели меня не за что убивать?.. – спросил Ретт. – Меня, человека, который сделал тебе столько неприятностей… Столько гадостей сделал – нет, Скарлетт, ты сама об этом подумай!.. И под конец, как заключительный аккорд – променял тебя, женщину, которую когда-то так горячо и беззаветно любил – на какого-то облезлого хомяка, с которым запираюсь в этом кабинете, с которым разговариваю даже больше, чем с тобой…

Скарлетт посмотрела на своего мужа с каким-то ужасом – так смотрят здоровые люди на больных какой-нибудь проказой, зная, что дни их сочтены…

– Ретт…

Но тот, казалось, не расслышал реплики своей жены – он продолжал:

– Не бойся, не бойся, Скарлетт… Застрели меня…

Ты не причинишь мне боли, если будешь целиться в лоб или в висок… В подобных случаях смерть, насколько мне известно, наступает мгновенно, я отойду в мир иной за какие-то доли секунды… Не бойся, Скарлетт, не бойся…

Скарлетт смотрела на Ретта с каким-то паническим страхом.

А тот продолжал все уверенней и уверенней:

– Скарлетт, ты не думай, что я шучу… Нет, я говорю совершенно серьезно… Да, я понимаю, я самый настоящий подлец… Я совершил бесчестный поступок перед женщиной, а бесчестье, как известно с давних пор, смывается только кровью…

Наконец Скарлетт нашла в себе силы заговорить: