И она бежала от взгляда огня, пылавшего в камине, от коварного нападения ночи, спускавшейся на Телеграфный холм…
Все, хватит!..
Надо, наконец, показать всем, и Ретту – прежде всего! – что она, Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер – не какая-то размазня, а настоящая женщина, такая, какой все ее привыкли знать!..
Да, надо показать, что у нее, наконец, есть гордость!..
Она подняла голову и посмотрела на часы, висевшие над дверью – половина восьмого вечера.
«Что ж, – подумала она, – самый раз… В такое время он обычно сидит в своем кабинете, дрессирует в своем горностае те качества, которые не смог выдрессировать во мне… Наверняка он не ожидает, что я приду сейчас к нему… Что ж, это и к лучшему…»
Скарлетт, подойдя к зеркалу, быстро причесалась, привела себя в порядок (она всегда была убеждена, что женщина должна оставаться женщиной в любых ситуациях) и пружинистым, решительным шагом направилась в сторону кабинета своего мужа…
Ретт, сидя за письменным столом, просматривал какие-то бумаги. Вид у него был озабоченный…
Дверь отворилась – Скарлетт буквально влетела в его кабинет. Ретт изумленно обернулся – его поразило даже не то, что она вошла без стука (Скарлетт стучалась даже тогда, когда их отношения с Реттом еще не дошли до такого критического положения), а то, что она вошла вообще…
Отложив бумаги, Ретт изумленно произнес:
– Скарлетт?..
Она безо всяких церемоний (а какие, собственно, могут быть церемонии с мужем, с человеком, с которым столько было пережито?!..), уселась напротив него, на кушетке… Горностай – с торчащими полупрозрачными усиками, сытый, откормленный за это время, – метнулся под шкаф, возмущенно махнув хвостом… Скарлетт не обратила на зверька никакого внимания…
Ретт немного пришел в себя.
– Скарлетт?..
Она улыбнулась.
– Да… На твоем месте я не стала бы задавать подобных вопросов – они звучат по крайней мере глупо… Ты что, уже забыл, как меня зовут?..
Ретт явно не ожидал такого поворота событий… Он с нескрываемым удивлением смотрел на свою жену.
Наконец, понемногу успокоившись, он небрежно улыбнулся и произнес:
– Я действительно удивлен, но…
Скарлетт не дала ему договорить – направляясь в этот кабинет, в это логово отшельника, она твердо решила сразу же взять инициативу в свои руки и не выпускать ее до самого конца разговора.
– Удивлен?..
Голос ее звучал непривычно резко.
– Да…
– Хотя, – продолжила Скарлетт, – хотя, если хорошо разобраться, удивляться должна я…
Ретт, сидевший до того вполоборота, обернулся к своей жене всем корпусом.
– Удивляться?..
Скарлетт с преувеличенно любезной усмешкой кивнула в ответ.
– Да…
Пожав плечами, Ретт, который все еще никак не мог понять, с какой это стати она появилась в такое время тут, в его кабинете, спросил:
– Я не совсем тебя понимаю…
– И чего же тут непонятного?.. – спросила Скарлетт почти таким же тоном, каким в последнее время так любил задавать этот вопрос Ретт. – Чего же тут непонятного, скажи мне?..
Ретт был оскорблен, обескуражен и, – что с ним случалось довольно редко, – растерян в одно и то же время…
Скарлетт, стараясь вызвать в своей душе гнев, повторила вопрос:
– Чего же тут непонятного?..
Ретт растерянно произнес:
– Ну, знаешь… Я сижу тут, занят своими делами, а ты врываешься… – Он на какую-то секунду запнулся, словно подумывая, что бы еще сказать Скарлетт, но не нашел ничего лучшего, чем произнести: – Ты даже не поздоровалась со мной…
Скарлетт это замечание только позабавило.
– Не поздоровалась?..
– Ну да…
– Это вполне объяснимо… Когда один человек говорит другому «добрый вечер», он, как правило,
