- Просто хорошие отношения.
- Не просто, если она, в сущности, фальсифицировала твою медкарту.
- Снабжаю ее ценными и редкими травами.
- А чего не спрашиваешь, зачем я приехал?
- Из-за выпущенных мною норок.
Так хотелось взорваться и бросить в его спокойное лицо: «Нет! Приехал из-за убитых тобою двух человек». Не то какая-то совестливая преграда мешала это сделать, не то тактика допроса. Каждый вопрос должен быть логически обоснован и задан к месту, что ли.
- Дмитрий, Висячина знал?
- В одном поселке живем.
- Дружили?
- Ничего общего.
- А Дериземлю?
- Тоже знал и тоже ничего общего. Они же алкаши со стажем.
- Так, у Дериземли бывал?
- Зачем?
- Это ты и должен мне рассказать.
- Выходит, не я один псих, - усмехнулся он уже нагловато.
Без всякой настороженности Ольшанин смотрел, как я тащил из портфеля дактилокарту и расстилал таблицы на столе. Я ткнул лупой в один отпечаток пальца:
- Твой, оставленный в доме Дериземли!
Теперь Ольшанин смотрел не в таблицу, а на меня. Я кивнул на отпечатки. Он перевел взгляд туда и склонил голову так резко, что бородка, мне показалось, съехала на бок к бакенбарде. В папиллярных линиях без знаний и без лупы сразу не разобраться. Но он разобрался: вскинул голову и глянул на меня не то чтобы спокойным взглядом, а даже насмешливым:
- Заскакивал изредка на секунду.
- И к Висячину?
- И к Висячину. А что?
- Заскакивал с какой целью?
Нет, он не испугался, а как-то потерял настырность, которой до сих пор полыхал, как сковорода жаром. Моему вопросу вроде бы изумился: и верно, с какой целью односельчане заскакивают друг к другу. По-соседски. Но Ольшанин уже мне объяснил, что его с этими людьми ничего не связывало. Он молчал. Опасаясь, что в эту минуту им сочиняется какая-нибудь ложь, я предупредил:
- Дмитрий, нужна только правда.
- А если это не моя правда?
- Любая. Не забывай, что дело серьезное: прокуратура расследует двойное убийство.
- Да речь о пустяках: по просьбе Амалии Карловны я передавал деньги Висячину и Дериземле.
- Какие суммы?
- Не знаю, в конвертах.: - А за что?
- Тоже не знаю, их дела.
- И часто носил?
- Не помню количество, но бывало.
- Почему же сама Амалия Карловна не передавала? Или почему они к ней не приходили?
- Контачить с алкашами ей неудобно.
Я молчал. У меня не было ни мысли, ни намека на понимание сути информации. Только уверенность, что показалась ниточка, за которую надо тянуть очень осторожно.
- Дмитрий, а может, они ей что-нибудь строили, копали?
- Дом Амалии Карловны я хорошо знаю. Никаких работ там не велось.
Не оборвать бы ниточку. Он мог забыть, передумать, сбежать… Поэтому я достал бланк и составил короткий протокол допроса. Ольшанин подписал, хрупкая информация была зафиксирована. Я закрыл портфель, потому что спешил. Любой клубок, даже криминальный, имеет не одну ниточку. Нужно дернуть за другую.
- Дмитрий, как здоровье?
- Стабильное.
- Как стуки?
- Стуки постукивают.
- Дмитрий, а ты знаешь, что Петра Первого всю жизнь тоже преследовали стуки?
- Хотите утешить?
Ольшанин проводил меня до машины. Я продолжал утешать:
- Царь эти стуки называл саардамскими.
- Читал. После возвращения из Голландии ему слышались удары топоров на саардамской верфи. Но у меня другие.
- Какие же?
- Потусторонние стуки.
33
По дороге я рассказал майору про деньги.
- Сергей, ты ему веришь?
- На сто процентов.
Петр обрадовался, но не тому, что я стопроцентно верю, а истории с деньгами:
- Теперь ясно, почему она хлопочет за Митю.
- Почему же?
- Боялась, что он про деньги тебе колонется.
- Но за что алкашам деньги?
- За убийства.
- Самих себя? Петр, Амалия Карловна нами совершенно не разработана…
Он понял: не изучена ее биография, нет сведений с места работы, не опрошены соседи и знакомые, не прослежена жизнь в поселке, не взяты справки в ЦАБе… Майор понял, поэтому, на ходу чего-то пожевав, сел в машину и умчался в город.
Я стоял у забора…
Не раз замечал необъяснимое восприятие мира. Солнце греет приятно, не жарко, по-осеннему, воздух тоже осенний, не запыленный, теплый, с прохладными струйками; листья на березе пожелтели рано и мне, близорукому, кажутся мелкими лимонами; да и тишина-то в поселке не летняя, а осенняя… Благодать. А мне, уже не по близорукости, на всем видится невидимая черно-страшноватая вуаль. Точнее, я не верю тишине и краскам, потому что здесь убили двух человек.
Я вернулся в дом.
Там одиночество прижалось ко мне своим тяжким боком. Нет, не прижалось, а навалилось медвежьей тушей. Видимо, работа и майор отвлекали меня от этой тяжести. Об одиночестве много написано и много дано определений. Но я уже знал, что для меня одиночество - это жизнь без Лиды.
Я разложил свои протоколы и взялся за план. Надо допросить жену Висячина - приходил ли к ним Ольшанин, деда Никифора - что он знает про деньги, продавщицу - в магазин стекается информация, охотника Горохова - где берет стрихнин, половину поселка - что кто знает?..
Неожиданно и скоро вернулся майор.
- Сергей, прокуратура без уголовного розыска, что автомобиль без колес.
