Ты не подумай только, что я не верю в Атона! Я знаю, что все живое погибло бы, если бы солнечный диск каждодневно не отдавал свой свет и свое тепло земле!

Но скажи, разве Атон помогает беременным, когда они рожают в муках? Или морякам, плывущим по морю? Или воинам в разгар битвы? Почему женщина не может призвать себе на помощь Таурет, моряк – Себека, владыку глубин, а воин – богиню Сахмет, которая, подобно львице, обрушивается на врага?

Говорят, что Амон слишком возвеличил себя над всеми другими богами. Но разве Атон пытался восстановить порядок? Разве Атон вернул другим богам их права, которые отобрал у них Амон? Разве ты видел раньше, чтобы уничтожались имена богов? И даже само слово «боги»? Больше того, они стерли с надписей те слова, в которых встречается иероглиф, в той или иной степени связанный с именем бога или богини! Да и ты, Тутмос, отныне не смеешь писать свое имя знаком ибиса, в образе которого почитался Тот, а слово «мать» – знаком коршуна, так как он связан с именем богини Мут. Но если боги не могут поделить между собой бесконечные пространства неба, как же люди смогут ужиться друг с другом здесь, на земле?

– Но ведь Атон в своем откровении сыну, нашему царю, поведал, что «богов», как ты их себе представляешь, не существует вообще. Неужели ты думаешь, что Таурет, этот беременный бегемот, действительно выходит из воды, чтобы помогать женщинам при родах? Разве кто-нибудь это видел? А разве Сахмет, богиня-львица, убивала когда-нибудь врага своей лапой? Не помощь, а вред приносит людям этот воображаемый мир божеств, и только правда помогает им, вечно прекрасная правда, воплощенная в образе бога! Нет никаких других богов, кроме Атона, творца всего живого!

– Ну, а если этих богов нет, Тутмос, то кому могли причинить вред их изваяния? Разве то разорение и опустошение, которые ты здесь видишь, не доказательство того, что их все еще продолжают бояться? А разве можно бояться несуществующего?

Пораженный этими словами стоял Тутмос перед Минхотепом. Внезапно ему показалось, что он задыхается.

– Пойдем! – глухо сказал он. – Тени уже становятся длиннее. Перед заходом солнца я должен быть на корабле!

Тутмос облегченно вздохнул, когда они добрались наконец до двора храма. Он остановился лишь на мгновение, зажмурив глаза от яркого света.

Неожиданно он услышал голос:

– Зачем Эхнатон разрушил то, что собирается превзойти? И разве превзойдет он то, что разрушил?

Тутмос испуганно повернулся, взгляд его встретился с горящими глазами Минхотепа. Он опустил голову, так как не нашел что ответить.

Снова идут они молча, проходят через высокие ворота храма, подходят к реке. И пока они переезжают через реку, никто из них не говорит ни слова. Потом они сухо прощаются.

Тутмос так и не смог себя заставить сходить на могилу старого Иути.

Он пытался оправдать себя тем, что уже поздно. И с ненужной поспешностью направился к кораблям.

Еще задолго до восхода солнца Тутмос приказал поднять паруса. Надо было использовать утренний ветер. До Она, правда, уже недалеко, но он хочет попасть туда как можно скорее.

Чем ближе подходили суда Тутмоса к местам, где он провел свое детство, тем тоскливее становилось у него на сердце. Мать! Сколько лет он был далек от нее! И достаточно ли часто думал о ней?

Как тяжелый камень, давила его сердце вина, а ведь раньше он ее совсем не чувствовал. Но еще больше терзала его мысль о том, что он может уже не найти мать в живых!

До Она всего несколько часов пути, но Тутмосу казалось, что они тянутся гораздо дольше, чем многие дни пути от Ахетатона до бывшей столицы. Его раздражало, что капитан не сразу нашел место, где пристать. Тутмос не отпустил на берег своих людей, приказав им оставаться на борту. С замирающим сердцем пустился он в путь.

По дороге Тутмос встречал прохожих, лица многих из них казались ему знакомыми. Конечно же, он не мог помнить этих людей. Не могли здесь узнать и его, покинувшего эти места тринадцатилетним мальчиком и теперь вернувшегося сюда уже зрелым человеком, пользующимся покровительством царя.

Поместье, некогда принадлежавшее жрецам Амона находилось за городом, и Тутмосу пришлось потратить около получаса, прежде чем он добрался до него.

«Ограда совсем развалилась!» – подумал он про себя, переступая границу имения. Навстречу попался мальчик, гнавший перед собой стайку гусят.

– Где я могу найти Тени? – спросил Тутмос, и слова застряли у него на языке.

– Те-ни? – протянул мальчик в ответ. – Какую? Старую или молодую?

– Разве есть еще и молодая?

– А почему бы и нет?

– Я ищу старую Тени, жену Руи!

– Жену Руи? Нет. Такой я не знаю.

Ну конечно же, откуда ему знать? Ведь отец умер задолго до рождения этого мальчика. Тогда Тутмос не решительно добавил:

– Ткачиху!

– Ах, ткачиху! Так бы сразу и сказал! Где же она еще может быть, как не в ткацкой?

Конечно, где же еще она могла быть? Разве маленький постреленок не прав? Зачем только ему понадобилось спрашивать этого мальчика? Хотя теперь он по крайней мере знает, что есть ткачиха, которую зовут Тени! Но, может быть, это совсем и не его мать?