Тяжелый запах дикого зверя предшествовал этой толпе, и в сгустившемся воздухе можно было уже различить едва слышное, но тем более неотвратимое знакомое завывание песка и ветра…
Талестра вскочила, я удержала ее за локоть. Я увидела ее зеленые, будто опрокинувшиеся глаза.
— Это катаклизм?!
— Похоже. Поднимись наверх и жди у щита. Анг'Ри пойдет и разбудит Леса.
Она сказала с неожиданной нежностью:
— Только буди осторожно. У него ведь больше не будет отдыха.
И Анг'Ри, неожиданно появившийся откуда-то из ночи, ответил:
— Я слышу. Это конецтигоны.
Действительно, на этот раз бездна двинулась с солнечной стороны, и я поняла, что на Антигоне не может быть ничего постоянного, что она периодически опрокидывается…
А на плато тем временем:
— Нас засасывают черные вихри. И ничто-ничто не может остановить их продвижение…
— Бежать? Но куда? Посмотри — горизонт совсем почернел, а жгучий ветер бросает в наши лица запах гнили…
— Земля оседает под нашими ногами, она трескается и выплевывает кипящую смолу…
— Ад! Мы в аду!
— Солнце Лебедя гаснет…
— Да, оно уже мертво…
— Как будто слышен гром с Крайних гор?
— Это они! Они сражаются! Ах, как бы я хотел быть с ними!
— Какая разница, они тоже умрут.
— По крайней мере, это будет осмысленная смерть.
— Осмысленной смерти не бывает…
— Хедди, не покидай меня!
— Я здесь, малыш!
— Даже не видно друг друга в этой крысиной норе…
— Орль, мне страшно…
— Закрой глаза, я обниму тебя!
— Давайте поднимемся наверх, надо все-таки что-то делать. Трудно смириться со смертью в этих дырах…
— Да ведь и выйти уже нельзя.
— Как будто небо падает на нас…
— Да нет, это просто ночь.
— Но этот гром, этот гром…
— Это призыв, пошли туда.
— Берегитесь зыбучих песков…
— Хедди, иди сюда! О, космос! Она упала и не двигается. Моя малышка Хедди…
— Как будто все умерли.
— Орль, я чувствую, как что-то схватило меня и уносит, отрывает от тебя…
— Во имя неба, у меня ноги горят!
— Такое впечатление, будто огромная пиявка наваливалась на эту планету. Она засасывает наши тела и выворачивает землю…
— Это бяка, бяка, бяка…
— Даже двигаться больше невозможно, ветер словно стирает нас, прогнившее небо давит на нас!
— На помощь! На помощь!
— Ха-ха! Так вы ее и дождетесь…
А хуже всего стало тогда, когда черная туча разразилась потоком зеленоватого огня, огромными сине-зелеными градинами, которые взрывались и поглощали землю. Нечто похожее на холодный огонь, который сжигал все окружающее. Люди катались по песку, пытались зарыться в него, но и песок горел. Там, где начиналось ущелье, что вело к нашей цитадели, Лес установил два огромных заградительных барьера из меди, но первый поток беглецов смел их. Некоторые пылали, как факелы, на уступах из корунда. Однако водой из виадука, который Морозов закончил несколько дней назад, удалось заполнить мелкие кратеры, куда они бросались, и это помешало дальнейшему распространению огня…
И все это опять-таки напоминало город Дитса и его горящих грешников.
Но многие не могли добраться до входа в ущелье, чтобы спастись. Истерзанные, искалеченные, покрытые ужасными волдырями, они падали среди дымящихся дюн, и мы слышали их крики. Я объединила тех «кузнечиков», которые умели левитировать, и они, приняв меры предосторожности, спустились вниз, стали собирать детей, которых протягивали им обессилевшие матери, поднимали и оттаскивали ко входу тех, кого еще можно было спасти. И Талестра помогала им — в таких случаях всегда можно было рассчитывать на ее невероятную энергию.
Самым странным было то, что она
Сама же я только и могла, что делать умирающим успокаивающие уколы и брать на себя часть их страданий. Я бродила между кратерами, куда они попадали, и откуда торчали, как из котлов, их грешные головы с перекошенными, что-то шепчущими мертвенно-бледными лицами, — и все это страдание становилось моим, как будто у меня самой была проказа, лихорадка или разрывалась кожа… А самыми терпеливыми и доверчивыми были дети: они смотрели на нас своими светлыми глазками, они старались улыбнуться нам с обычной для них робостью, которая прощает взрослым их постыдную беспомощность… Они жалели меня, потому что я не могла помочь им.
Кончилось тем, что я бессильно опустилась на краю какого-то кратера. Мой комбинезон был прожжен в разных местах, залит кровью и запачкан пеплом. Чей-то ребенок умирал у меня на руках, а молодая девушка умирала у моих ног. И вся моя сила вдруг покинула меня.
И я сказала во весь голос:
— Мы никогда не сможем спасти их всех!
— Это так, — ответил чей-то уверенный голос рядом со мной. — Но ясно, что вы бы умерли, чтобы спасти хотя бы еще одного, разве нет? Вы невероятны. Вы и есть мутантка?
— Может быть.
— Хотите покурить схрауи? Доставлен прямо с Сигмы.
Я внимательно посмотрела на незнакомца. И сам он прилетел прямо с Сигмы — пребывание на Антигоне не успело наложить на него свой безжалостный отпечаток. Он был высоким, утонченным, породистым, как хорошая борзая, и его темно-синие глаза насмехались над всем белым светом. Несомненно, ему уже приходилось участвовать в отдельных спасательных операциях, так как его космические доспехи местами потускнели, порвались и выцвели. Какими бы ни были бездны и предательства, которые нас потом разделили, я никогда не забуду эту первую встречу с ним у кратера на Антигоне, среди мертвых и агонизирующих, с этим высоким, забрызганным кровью космонавтом с рукой на перевязи, который предлагает мне свою последнюю порцию схрауи, как будто мы прогуливаемся по садам Сигмы…
— Спасибо, — сказала я, — я не курю. Вы тот самый парень, которого Талестра подобрала на ночной стороне? Зачем только вы прилетели на Антигону? Вы же знали, что это ад…
— А почему вы спрашиваете?
— Мы читаем мысли, вы понимаете?
— Да, — сказал он мрачно, — вы умеете черт знает что, я забыл возвести мои мысленные барьеры.
