Однако, он постарался встряхнуться: «Ну-ну, точно ничего еще не известно. Они нарочно говорили все это. Они хотят, чтобы я сломался, стал типичным смертником, ползал у них в ногах, плакал и умолял: „Минутку, господин палач! Я невиновен, я…“ Нет, этого они от меня не дождутся…»

Неожиданно он почувствовал какую-то слабую волну, очень слабую… мысленный призыв, идущий из самой тюрьмы… Ну да, они забыли закрыть глазок!

— Они придут за нами через четверть часа, — передала волна. — Вы ведь командир Айрт, да?

— А ты?

— Я Джелт, вы меня знаете, тот самый Джелт, которого Виллис когда-то вылечила, самый маленький и самый слабый из «кузнечиков». Но дело в том, что сейчас я и Джелт… и не Джелт… В общем, сами увидите. Я был на процессе, вы знаете, когда они вас приговорили — это она, Виллис, послала меня, сама она не могла прийти. Все сгруппировались, чтобы помочь вам…

— Я знаю, — пробормотал Айрт, и горячая волна благодарности захлестнула его.

— Я так хотел последовать за вами, так хотел! И вдруг я оказался в огромном дикаре, которого вели сюда. Этот дикарь тоже осужден.

— Не везет нам, малыш Джелт! — Айрту даже удалось выдавить из себя улыбку. — Но скажи-ка, а если тебе попытаться перебраться в моего соседа? А еще лучше… в охранника?!

— Я уже пытался изо всех сил. Но я не могу, командир. Я не знаю, как мне это удалось в первый раз. Может, было какое-то ключевое слово или жест? А сами вы не знаете?

— Нет…

Айрт подумал: именно это и было проклятием новой материи, несчастьем первых космических мутантов: их необыкновенные свойства проявлялись неожиданно, и далеко не всегда удавалось управлять ими…

— Послушай, Джелт, — сказал он, — попробуй думать о каком-то определенном предмете, я тоже буду думать о нем. Давай думать о Башне. Может быть, наша волна дойдет до нее.

— Но они говорили, что стены мешают…

— Ну и пусть. Все равно, давай попробуем.

Последовала пауза, в течение которой Айрт Рег сконцентрировался на изображении белой башни, сверкающей сверхъестественным блеском среди голубых и пурпурных садов Сигмы. Центр Мутаций. Убежище. Пристанище…

«Но если Валеран там…»

Не стоит думать о Валеране. И о прочем, что может привести в уныние или огорчить.

Не думать о стрелках, которые на всех часах системы Арктура неумолимо приближаются к неизбежному часу… к часу смерти…

Вот и заря.

Вдали снова послышались шаги.

Скрежещет металл. Огромный арктурианец, похожий на больного ангела, входит в камеру и объявляет, что он вынужден (любого арктурианца это приводит в ужас) зачитать приговор, форма которого была заимствована когда-то из уголовного права Земли. «Ввиду» проходят через весь текст обвинения, который разъясняет, что «вы, Айрт Рег, экс-аспирант, возраст — примерно 22 года, преступили все законы Свободных Звезд, виновны в нарушении статей XXX… ХХХХ… и т.д., в нападении с оружием в руках в космосе, в насилии, убийстве и в практике пиратства (среди прочих на корабле „Летающая Земля“, который ранее… и на планетах созвездия Лебедя), подлежите наказанию смертной казнью — и этот приговор обжалованию не подлежит. Вам нечего сказать?» А что говорят в таких случаях? Его еще ни разу не пробовали умертвить легально. Один из охранников подсказывает ему, что это всего лишь формальность. Обычно говорят: «Ничего, господин прокурор». Некоторые кричат: «Да здравствует Земля!» или «Великий Космос!», или еще что-нибудь. Другие повторяют: «Я невиновен!» В таких обстоятельствах люди хотят заявить о своих убеждениях, часто абсолютно изживших себя, оставить после себя слова, которые отметят их конец и переживут их. Никто не кричит: «Да здравствует мой корабль такой-то!» или имя жены, матери, как смертельно раненые солдаты…

…И Айрт чувствует себя в одном строю со всеми бойцами, которые погибают на своем посту, но не теряют хладнокровия, и он пока еще не потерял его: видно, что чувство наивысшего всепрощения, которое стирает морщины со лба распятого, которое придает детски невинное выражение лицам солдат, что остались висеть на колючей проволоке после боя, еще не коснулось его. Свое тело, которое считается мертвым с того момента, как произнесен смертный приговор, он чувствует все таким же молодым и живым, с его горячей кровью и гибкими мускулами. Только руки похолодели…

Пауза длится нескончаемо долго.

Адвокат, назначенный судом, покашливает.

Приговоренный смотрит на арктурианского прокурора и прищуривает глаза. Все арктурианцы немного телепаты, говорил Лес. Прокурор колеблется: все арктурианцы смертельно боятся насилия. Указы, которые он держит в руке, подписаны космическим префектом, эскадренным адмиралом Ингмаром Кэрролом. Но в этот час Ингмар Кэррол, несомненно, мертв. Не ведет ли это обстоятельство к автоматической амнистии? Да, но казнь назначена на рассвете. Правосудие должно идти своим чередом.

Правосудие?..

В коридорах тюремщики нетерпеливо переступают с ноги на ногу. Открываются другие двери, выводят других приговоренных. Процессия формируется и пускается в путь с той обязательной торжественностью, с той лукавой вежливостью, которые сами по себе являются предвестниками похорон…

«Смотри-ка, а здесь не подают стакан рома, — думает Айрт. — Если уж они так неравнодушны к ритуалу…»

Похороны? А разве могут похоронить после того, как превратят в пыль? Нет, в самом деле? Может, есть какой-то символический обряд?

Прибегает пухленький землянин, переводит дыхание. Это служитель культа одной из земных религий — казни на Сигме бывают редко, поэтому там нет должности штатного тюремного священника, и приглашают первого попавшегося. Трое осужденных продвигаются цепочкой между двух рядов стражников с мертвенно-бледными лицами, которые кажутся странно знакомыми. Священник подбегает к первому узнику и кладет руку ему на плечо — на то место, которое соответствует плечу. «Брат мой, — бормочет он, — меня посылает к вам бог…» Узник поворачивает к нему лицо на шарнирах, но это не лицо — это куб из позолоченной керамики с острыми гранями. Это житель Беты Сириуса, его привычки вошли в противоречие с элементарными законами Сигмы. Его нельзя повесить — у него нет шеи. Нельзя убить током — он питается током переменного напряжения. Его разобьют молотком… Второй приговоренный — ревущая горилла (как это отметил Джелт, всегда отличавшийся тонким чувством юмора). Священник растерянно пятится, отступает и сталкивается с Айртом. Это человеческое лицо, такое юное, насмешливое, окончательно сбивает его с толку.

— Брат мой, — продолжает он автоматически, — я пришел, чтобы спасти вашу вечную душу… во имя Христа, или Будды, или Магомета… Послушайте меня! Молитесь! Неважно, какому богу… Раскайтесь…

— В чем? — спрашивает Айрт вежливо.

— А-а-а… так вы один из этих, несокрушимых!

Все-таки священник сует ему в руки четки. А что с ними делать? Самое главное сейчас — не показывать им, что его мозг страшно напряжен, что напряжение растет, что все его существо готово к последнему прыжку… а эти магнитные наручники держатся еле-еле. Главное теперь…

— А другой ведь тоже гуманоид, — вмешивается старший тюремщик. — Он не землянин и очень похож на обезьяну, но он уже на достаточно высоком уровне развития, стало быть…

— Возьмите эти четки, брат мой, — находится священник, обращаясь к обезьяне…

Кортеж снова пускается в дорогу. Только выходцу из созвездия Сириуса нечем помочь, ему не нашли служителя культа — может быть, у него и религии-то нет. Но на всякий случай ему тоже вешают четки на основание куба. В канцелярии суда приговоренным отдают их личные вещи. Айрт старательно натягивает свой шлем космонавта, повязывает на шею бирюзовый платок, который ему выдали в Колледже в день производства в космонавты. Как это там говорили, когда выдавали платки: «Будь доблестным, храбрым и чистым» или «Честь и верность»? В общем, что-то из этой оперы. Один конец платка уже обветшал и рвется. В стародавние времена матери и невесты зашивали в платки, как гласит обычай, какую-нибудь реликвию или молитву. Но у Айрта нет ни матери, ни невесты, ни жены, — есть только блистательная и