отправить его в рот.
– Она права, Фиалка, – заметил Хьюго. – Бог его знает, что они с тобой делают, эти инъекции.
Фиалка надулась:
– Ну я же не каждый день колюсь. Только после того, как плохо себя веду.
– Как Филип, – добавила я, – после обеда с агентом Хьюго.
Глаза Фиалки вспыхнули.
– Это не был несчастный случай! – Она наклонилась ко мне через стол, вилка с цыплячьей грудкой осталась лежать на тарелке. – Филип не мог совершить такую ошибку. Ни за что! И неважно, пьян он был или нет. Я бы не дала ему инсулин, если бы хоть чуть-чуть сомневалась. – Она вдруг побледнела. – О, неужели… О, нет!
– Что? – с любопытством спросила я.
– Беда, которой делишься, – подхватил Хьюго, – уменьшается вдвое. Даже втрое в данном случае.
– Хьюго, – рявкнула я, – заткнись, а то останешься без информации.
– Хорошо, дорогуша моя.
Он откинулся в кресле и принялся изучать кольца у себя на пальцах.
– На допросе, – прошептала Фиалка очень тихо, чтобы усилить эффект, – полицейские спросили меня, сколько ампул я дала Филипу. Я не могла вспомнить точно, но их было не меньше пяти или шести.
– И? – спросил Хьюго.
– А когда они нашли его, рядом лежали только три. Они все обыскали. И в его квартире тоже.
– И что с того? – нетерпеливо спросил Хьюго. – Наверно, использовал остальные раньше и выкинул.
Фиалка покачала головой:
– Я дала их ему за два дня до этого. И мы все время были вместе. Я бы знала, если бы Филип сделал себе укол. К тому же, как я уже говорила, он был очень аккуратен. И не стал бы колоться каждый день.
Я отметила, что от волнения Фиалка забыла о своем пижонском акценте. Надо сказать, так она мне нравилась гораздо больше.
– То есть ты думаешь, – произнесла я, – что где-то гуляют еще две-три ампулы?
– По меньшей мере.
– Этого достаточно, чтобы кого-нибудь убить. Значит, если Филип не покончил с собой, убийца запасся инсулином на тот случай, если ему понадобится убрать еще кого-нибудь.
Фиалка кивнула. Я посмотрела на Хьюго.
– Это бодрит. – Он оттолкнул тарелку и протянул руку к бутылке с вином. – По-моему, Сэм, тебе не стоит пить столько в одиночку.
Он налил себе и Фиалке. И мы выпили. Мы пустые, ограниченные люди и по-другому отреагировать на эту новость не могли.
Хьюго очень хотелось самому выбрать для меня одежду на вечер. Мы вернулись в студию. Ему доставило огромное удовольствие перебрать весь мой гардероб. Варианты он комментировал ругательствами, которые постепенно становились все более загадочными и шекспировскими. В конце концов он швырнул несколько вещей на кровать, царственно предложив мне примерить. Чтобы смириться с таким откровенным проявлением мужского деспотизма, я успокаивала себя тем, что Хьюго очень волнуется: приближается прогон для прессы, и я должна помочь ему отвлечься – любой ценой. На самом же деле мне этот деспотизм очень понравился. Редкое удовольствие, когда мужчина – причем не гей и, более того, доводящийся тебе любовником – проявляет искренний интерес к твоим нарядам, а не просто одобрительно дергает головой, глядя на что-нибудь черное, короткое и обтягивающее.
Поскольку черное, короткое и обтягивающее – мой основной арсенал, Хьюго нашел на вешалке огромное количество такого добра, но все оно было им безжалостно отвергнуто. А выбрал длинное белое платье на узких лямках и с разрезом. Я купила его на распродаже и ни разу не надевала.
– Разве оно меня не полнит? – спросила я недоверчиво поворачиваясь из стороны в сторону и пытаясь рассмотреть свою задницу. Я теперь жалела о только что съеденном блюде жареной картошки.
– Нет, для девушки, которая ест, как герои фильма «Бэйб»[76], ты в отличной форме.
– Я очень проголодалась, – принялась оправдываться я. – К тому же я постоянно работаю на тренажерах.
– Я заметил, дорогая. Состояние твоих бедер мне известно.
Хьюго разлегся на моей постели, как паша, рассматривающий последние приобретения в свой гарем. Только в этот момент я поняла, зачем накупила столько подушек. У Хьюго появилась возможность возлежать на них и высокомерно меня разглядывать. Прядь волос упала ему на лоб. Заметив мой взгляд, Хьюго быстро поправил прическу, но мне он больше нравился чуть всклокоченный: небольшие изъяны его внешности наполняли меня нежностью.
Я часто заморгала и сглотнула.
– Что с тобой? – сочувственно спросил Хьюго. – Такое ощущение, что у тебя начинаются судороги.
– Все в порядке, – ответила я, справившись с чувствами. – Просто задумалась, какие туфли лучше всего надеть к этому платью.
– Серебряные сандалии, которые ты купила в секонд-хенде на Аппер-стрит, – просто сказал Хьюго. – Пятидесятых годов. И собери волосы в узел. А сейчас снимай свое чудное платьице и иди ко мне. Мне перед прогоном нужна любовь, а ты как раз под рукой.
– Без колебаний, – ответила я, расстегивая платье. – Но предупреждаю – моя лежанка далеко не так удобна, как твоя кровать. Я не собираюсь тебя к ней привязывать. Иначе она сломается.
Платье упало к моим ногам. Примеряя его, я переоделась за вешалкой, и Хьюго – мужчина есть мужчина – не заметил, что под ним на мне ничего нет. Приятно, что я тоже способна лишить его дара речи.
– А может, лучше пойти вот так? – спросила я, приближаясь. – Как ты думаешь?
– Так мне нравится больше всего, – пробормотал Хьюго, пытаясь прийти в себя.
Я придавила его к ложу и поцеловала. Он сполз на подушки и радостно растянулся подо мной.
– Докажи! – потребовала я.
Глава двадцатая
– Привет, – сказала я, осторожно спускаясь по лестнице на каблуках и придерживаясь рукой за
