впроголодь.

— А почему?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Но только моя семья будет сыта до тех пор, пока другие сыты. Они хотят выморить вас, кончей, отсюда, чтобы можно было сжечь ваши лачуги и настроить отелей и сделать из Ки-Уэст туристский город. Так я слышал. Я слышал, что они скупают земельные участки, а потом, когда голод погонит бедняков голодать в другое место, тогда они явятся и устроят здесь красивый уголок для туристов.

— Ты говоришь, как красный, — сказал я.

— И никакой я не красный, — сказал он. — Просто меня зло берет. Меня уже давно зло берет.

— Оттого, что ты остался без руки, тебе не легче.

— Черт с ней, с рукой. Без руки так без руки. Бывают вещи похуже, чем остаться без руки. У человека ведь две руки, да кроме рук есть еще что-то. И если он потерял одну руку, а все остальное у него цело, он еще все-таки человек. Ладно, к черту это, — говорит он. — Я не желаю об этом разговаривать. — Потом минуту спустя он говорит: — Остальное у меня все цело. — Потом он включил мотор и сказал: — Поехали, надо повидать этих людей.

Мы поехали вдоль бульвара, где с моря дул ветер и навстречу изредка шли другие машины, и от мостовой пахло тиной в тех местах, где волны в сильный шторм перехлестывали через волнорез. Гарри правил левой рукой. Он мне всегда нравился, и я не раз ходил с ним на его лодке в прежние времена, но он стал совсем другой с тех пор, как лишился руки, да еще таможенные власти захватили его лодку, потому что этот тип из Вашингтона, который тогда отдыхал здесь, показал, что видел, как с нее выгружали спиртное. На лодке Гарри никогда не унывал, а без лодки сразу приуныл. Должно быть, он обрадовался поводу выкрасть ее. Он знал, что это будет ненадолго, но за это время, может быть, удастся выколотить немного денег. Мне деньги нужны были до зарезу, но я не хотел попадаться. Я сказал ему:

— Только как бы нам не попасться, Гарри.

— Хуже не попадешься, чем ты попался, — сказал он. — Что может быть хуже, чем умирать с голоду?

— Вовсе я не умираю с голоду, — сказал я. — Какого черта ты заладил одно и то же.

— Ты, может, и нет, а вот дети твои наверно.

— Ну, будет, — сказал я. — Работать с тобой я согласен, но разговоры эти ты брось.

— Ладно, — сказал он. — Но смотри, подходит ли тебе это дело. А то в городе охотники найдутся.

— Подходит, — сказал я. — Я же тебе сказал, что подходит.

— Тогда встряхнись.

— Сам ты встряхнись, — сказал я. — Это ты тут рассуждал, совсем как красный.

— Ну, ну, встряхнись, — сказал он. — Все вы, кончи, — кисляи.

— С каких это пор ты перестал быть кончем?

— С тех пор как первый раз наелся досыта.

Свинство это было так говорить, но он и мальчишкой ни к кому не знал жалости. Правда, и к себе он тоже никогда жалости не знал.

— Ладно, — сказал я ему.

— Ты, главное, поспокойнее, — сказал он. Впереди уже показались огни бара Ричарда.

— Здесь мы их увидим, — сказал Гарри. — Только застегни свой рот на все пуговицы.

— Иди ты к черту.

— Ну, ну, поспокойнее, — сказал Гарри, сворачивая в переулок и подъезжая к бару с черного хода. Он был задира, и язык у него был скверный, но он мне всегда нравился, честное слово.

Мы остановили машину у черного хода и вошли в кухню, где жена хозяина стряпала у плиты.

— Привет, Фреда, — сказал ей Гарри. — Краснобай здесь?

— Только сейчас пришел. Привет, Элберт.

— Привет, миссис Ричард, — сказал я. Я знал ее, еще когда она жила в 'джунглях'6, но у нас в городе немало работящих замужних женщин вышло из таких, а уж эта — одна из самых работящих, можете мне поверить.

— Дома все здоровы? — спросила она меня.

— Все в порядке.

Мы прошли через кухню в комнату за баром. Там за столом сидел Краснобай, адвокат и с ним четверо кубинцев.

— Садитесь, — сказал один по-английски. Это был здоровенный детина, грузный, широколицый, с хриплым голосом, и он уже здорово накачался, это сразу видно было. — Как вас зовут?

— А вас как? — спросил Гарри.

— Ладно, — сказал этот кубинец. — Пусть будет по-вашему. Где лодка?

— Стоит в гавани для морских яхт, — сказал Гарри.

— А это кто? — спросил кубинец, глядя на меня.

— Мой помощник, — сказал Гарри. Кубинец оглядел меня, a двое других кубинцев оглядели нас обоих. — У него голодный вид, — сказал он и засмеялся. Другие не смеялись. — Выпить хотите?

— Можно, — сказал Гарри.

— Чего? Бакарди?

— Что вы сами пьете, — ответил ему Гарри.

— Ваш помощник пьет?

— От рюмки не откажусь, — сказал я.

— Тебе никто еще не предлагал, — сказал рослый кубинец. — Я только спросил, пьешь ли ты.

— Да будет тебе, Роберто, — сказал другой кубинец, молодой, почти совсем еще мальчик. — Неужели ты не можешь обойтись без придирок?

— Какие тут придирки. Я только спросил, пьет ли он.

— Налей ему, и все, — сказал второй кубинец. — Давайте говорить о деле.

— Сколько вы хотите за лодку, приятель? — спросил кубинец с хриплым голосом, тот, которого звали Роберто.

— Смотря по тому, что вам нужно, — сказал Гарри.

— Нам нужно, чтобы вы перевезли нас четверых на Кубу.

— А куда на Кубу?

— В Кабаньяс. За Кабаньяс. На побережье, немного дальше Мариэля. Вы знаете, где это?

— Еще бы, — сказал Гарри. — Только перевезти вас туда?

— Больше ничего. Перевезти нас туда и высадить на берег.

— Триста долларов.

— Это много. А если мы зафрахтуем вашу лодку поденно и гарантируем вам двухнедельную оплату?

— Сорок долларов в день и полторы тысячи залогу на случай, если что-нибудь приключится с лодкой. Разрешение брать нужно?

— Нет.

— Бензин и масло ваши, — сказал им Гарри.

— Мы вам дадим двести долларов за то, чтобы перевезти нас и высадить на берег.

— Не пойдет.

— Сколько вы хотите?

— Я вам сказал.

— Это слишком много.

— Совсем немного, — ответил ему Гарри. — Я не знаю, кто вы такие. Не знаю, что вы затеяли, и не знаю, может быть, в вас будут стрелять по дороге. Я должен два раза пересечь пролив в зимнее время. И как бы то ни было, я рискую своей лодкой. Я перевезу вас за двести долларов, но тысячу вы должны внести в залог, на случай, если с лодкой что-нибудь стрясется.

— Это справедливо, — сказал им Краснобай. — Это более чем справедливо.

Кубинцы заговорили между собой по-испански. Я не понимал их, но я знал, что Гарри понимает.

— Ладно, — сказал рослый, которого звали Роберто. — Когда вы можете выехать?