начальника на час раньше развода и вечером подрабатывал на нее же… Зато рукавицы выходили — 'хоть сейчас в Монреаль посылай', как шутил бригадир. Правда, кроме прибалтов, мучеников качества, так не работал никто. Мы, 'политики', еще считались образцовыми мастерами. Но когда администрация соседней, бытовой зоны, где 'бытовички' давали по три нормы, попробовала их продукцию продавать в единственном магазине страны (кажется, в Костроме), оттуда пришло такое количество рекламаций и возмущенных писем от привычных ко всякому провинциальных потребителей, что идею 'товарной продукции' начальство абортировало. Рукавицы, перчатки, робы — все по прежнему уходило в соседние и дальние лагеря и приносило 'прибыль', и зона ЖХ 385-17 всегда числилась среди передовиков производства. Боюсь, что на этом примере раскрываются успехи не только гулаговских отраслей советской экономики.
Должен оговорить: создание зон рабского труда не являлось следствием чьей-то недальновидной тупости. Когда зоны создавали, в них имелся определенный общественный смысл. Главная задача, поставленная перед администрацией зон. — не экономическая выгода, это побочный эффект, а уничтожение, но с некоторой социальной отдачей идеологически сомнительного человеческого материала. И с этой задачей — справились. Второе: хозяину требовался в огромных количествах ручной, неквалифицированный труд (землекопы, лесорубы, горняки и пр.), чтобы добытое кайлом и пилой сырье экспортировать в Европу, а ввозить оттуда оборудование и продукцию высокоразвитой техники для создания базы промышленности в стране. Третье: основную массу зэков составляли тогда не уголовники, а крестьяне — люди, в силу жизненной привычки трудившиеся всегда добросовестно (вспомните солженицынского Ивана Денисовича, вкалывающего на лагерной стройке изо всех сил — втайне от товарищей… Иначе не умеет, иначе ему невозможно жить… Мое знакомство с Родэ, Клявой и другими 'осколками эпох минувших' заставляют верить в жизненность этого, внешне неправдоподобного эпизода.)
Четвертое. Рабские зоны дали возможность Хозяину быстро сосредоточивать нужные массы тружеников в запланированных, хотя непригодных для нормальной жизни, в отдаленных точках запустевшего или неосвоенного, громадного по площади материка.
Но прошли годы, в СССР появились сложные станки, компьютеры — и первостепенное значение неквалифицированного труда незаметно испарилось. Падение общественной нравственности в ходе 'раскрестьянивания' страны дает, оказывается, непредусмотренный побочный эффект — продукция ГУЛАГа потеряла последние признаки качества. Неуемные аппетиты силовых структур истощили, казалось бы, неисчерпаемые людские ресурсы: к четырем миллионам военнослужащих мужчин приплюсуйте как минимум два с лишним миллиона мужиков, обитателей ГУЛАГа (ныне ГУИТУ): такая перекачка огромных людских резервов из производительной сферы в армии (пусть в 'трудармии') чувствительна даже в СССР.
По подсчетам демографов (их я читал в 'Литгазете'), в 1977 г. на 170 невест приходилось примерно 100 женихов. Как после страшной войны… Где женихи? Видимо, в армии и ГУЛАГе. 'И вот вам результат': на заводах и фабриках во многих областях не хватает рабочих рук, а в ГУЛАГе напротив не знают, чем занять уже посаженную МВД публику. Не хватает на воле, конечно, рабочих на трудоемких и мало оплачиваемых работах.
Так и возникла идея 'условного освобождения'… на стройки Большой химии. Зэков отвозят в нужные Хозяину пункты, освобождают из-под стражи, поселяют в общежитиях (по сути — в те же лагерные бараки) и в направляют на вольнонаемные должности, которые отказываются заполнять обычные работяги. Что выигрывал зэк? Сам себя кормил. То есть мог наесться досыта. Мог встречаться с семьей, с девушками. Мог переписываться без ограничения количества писем. Мог ходить по округе без охранника. Что выиграло начальство? Получало нужные ему кадры, в нужных количествах, в нужной точке СССР, и вроде заинтересованные в заработке (для покрытия своих нормальных нужд) и соответственно в предоставляемой работе. Был у системы дополнительный 'побочный' эффект: 'химией' можно было соблазнять зэков хорошо поработать в зонах тоже. Деньги-то в зоне никого особо не интересуют, карцер никого особо не пугает (дашь сто процентов при низком качестве — и ты спасен!), а вот если посулить приз за хорошую работу — свободу, пусть даже неполную…
В вагонзаке у меня возникла возможность понаблюдать за эффективностью новой системы (до сих пор только слышал о ней). 'Политики' мечтают о 'химии', где можно поесть до сыта, наговориться со своими вволю. (но с наших зон за три с лишним моих года освобождено на 'химию' восемь человек — шестеро военных преступников, один неудачливый беглец за границу и один 'бытовик-политик'). Тем сильнее поразило, что те бытовики., что пользуются 'благами химии', ценят их так низко.
Что мне объяснили? 'Полуволя хуже неволи'. Да, доступны еда и водка, да, есть девки и ножи, но живут-то блатные совместно, в общежитиях, и не в силах в команде удержаться от свершения новых преступлений. Кто не хочет пить и орудовать ножами — тех вынудит атмосфера 'хазы', 'малины' или как там ее 'по фене ботают'? Типичный бытовик совершал новое преступление, попадал на зону, и проведенный на 'химии' срок не шел ему в зачет!
Возникла неожиданная зэковская реакция: попав в общежитие, 'химики' сразу уходили в побег. Как беглецы мне объяснили в купе, 'все равно снова посадят, так хоть успеем погулять'. Рассказывали, якобы, побывав на 'югах', бытовики иногда сами возвращались к воротам бывшей зоны: спасибо, мол, за отпуск, начальник, а теперь с легкой душой можно законный срок досидеть.
И все-таки, видимо, 'химия' настолько выгоднее зон для начальства, что МВД пошло на уступки…
Теперь так, — объяснял мне 'разбойник', неформальный лидер компании, — выполнил на 'химии' норму — день твой, в срок считают, даже если в побег ушел Все в зачет приговора идет… Да потерпи немного, — успокоил он соседа, совсем юного грабителя, умиравшего от желания помочиться (прошу прощения за физиологию, но ехали-то живые люди в клетке). -. В Рузаевке из общаги сразу машину за нами пришлют…
А вдруг в пересылку?
Должны бы в общагу.
И тут я 'врубился', что они уверенно ждут не возвращения в зону после побега, но к себе, в общежитие 'условников'.
С 'химии' сбежал — на 'химию' возвращают. Погуляем пару деньков — и можно на Первое мая снова в Москву дернуть…
Вор, оказавшийся в миру парикмахером, только вздохнул: побаивался он неистребимой решительности шефа-'разбойника', но противостоять напору грудастого спутника не умел. Что ж, в побег, значит, в побег…
Разговор переключился на прописку, единственный, кроме 'помочиться' вопрос, волновавший простых советских людей.
Ленинград с этого года открыл прописку для зэков, — деликатно включил меня в общую беседу вор- парикмахер (я не стал объяснять разницу между обычным зэком и 'особо опасным государственным'), — а нам, москвичам, трудно. После зоны отправляют в Енисейск, поживи, говорят, там год — два, тогда в Москву вернешься. Это если кто холостой, то можно, а у меня в Москве семья…
Тут я сумел вклинить вопрос, меня все же волновавший:
Почему отменили возврат в зону после побега с 'химии'…
Так не всем же… В Мордовии, например, только для иногородних отменили. А если ты местный, мордовский, то коли ушел в побег — опять в зону. Наши так думают, что это заселяют мужиками Мордовию. Кто поживет в общежитии в Саранске несколько лет, привыкнет к городу, девушку найдет, работу по душе — и вот, глядишь, и остался в Мордовии. Если ты женился в Мордовии, то разрешают уйти из общежития на квартиру. Мне вот жена пишет: ты, небось, блядуешь в Саранске! Да на фига мне саранские девицы, я без Москвы жить не могу…
А, пожалуй, верно рассуждают 'наши' — 'химиками' заселяют российскую провинцию. Причем есть тут есть и национальный ракурс проблемы — в Мордовии, например, национальную область разбавляют жителями центра России. Традиционная форма колонизации дальнего края — преступниками.
