Миссис Квонсетт заблуждалась, полагая, что где-то там впереди сидит штурман. Никакого штурмана не было. «Транс-Америка», как и большинство крупных авиакомпаний, больше не пользовалась услугами штурманов даже при трансатлантических перелётах — его заменяли многочисленные радары и система радиоуправления, установленная на всех современных лайнерах. Пилоты вели самолёт, пользуясь указаниями, поступающими с земли, с контрольно-диспетчерских пунктов.

Впрочем, если бы на борту самолёта находился, как в прежние времена, штурман, вычисленное им местонахождение самолёта почти совпало бы с результатами Герреро, хотя последний достиг их путём весьма приблизительного расчёта. Герреро ориентировочно высчитал, когда они будут пролетать над Детройтом, и его предположения оказались правильными; он убедился в этом, слушая очередное сообщение командира экипажа о том, что скоро они пролетят над Монреалем, затем над Фредериксоном в Нью-Брансуике, затем над Кейп-Реем и несколько позже над Ньюфаундлендом. Командир был настолько любезен, что сообщил даже скорость полёта, что облегчало дальнейшие подсчёты Герреро.

Восточный берег Ньюфаундленда, по расчётам Герреро, должен остаться позади через два с половиной часа. Но до этого командир корабля, вероятно, сделает ещё одно сообщение о местонахождении лайнера, так что правильность подсчёта можно будет на всякий случай проверить, после чего Герреро, так было у него задумано, подождёт ещё час, давая самолёту залететь подальше над Атлантическим океаном, и, дёрнув за шнурок, взорвёт динамит. При этой мысли пальцы его, лежавшие на чемоданчике, невольно напряглись.

Теперь, когда кульминационный момент был уже близок, ему захотелось ускорить его наступление. Может быть, в конце концов, не обязательно, подумал он, выжидать так долго. Как только они пролетят Ньюфаундленд, можно действовать.

От хорошей порции виски он несколько успокоился. Правда, сев в самолёт, он уже почувствовал себя увереннее, однако, как только они оторвались от земли, нервное напряжение в нём стало снова нарастать, и особенно когда эта въедливая старая кошка начала приставать к нему с разговорами. Герреро не желал вступать ни с кем в контакт — ни сейчас, ни потом: хватит, все связи с окружающим миром для него уже порваны. Ему хотелось одного: сидеть и мечтать о том, как Инес и двое его ребятишек получат в самом непродолжительном времени, надо полагать, такую крупную сумму, какой он никогда в жизни не держал в руках, — триста тысяч долларов.

А пока что он бы с удовольствием выпил ещё виски, но у него не было денег. После того как ему пришлось заплатить за страховку больше, чем он предполагал, мелочи едва хватило на одну порцию виски. Значит, придётся обойтись без выпивки.

Герреро снова закрыл глаза. Теперь он старался представить себе, какое впечатление произведёт на Инес и ребятишек сообщение о деньгах. Они будут ему благодарны за то, что он застраховался в их пользу, хотя и не узнают всей правды — не узнают, что он пожертвовал ради этого жизнью. Впрочем, у них может зародиться подозрение. Ему хотелось верить, что в этом случае они правильно расценят его поступок; впрочем, всякое может быть; он знал, что люди иногда крайне неожиданно и странно реагируют на благодеяния.

Удивительное дело: когда он думал об Инес и о детях, ему никак не удавалось представить себе их лица. Словно он думал о ком-то, кого знал лишь понаслышке.

Он вознаградил себя, рисуя в воображении знак американского доллара, цифру три, повторенную несколько раз, и бесконечное множество нулей. Должно быть, тут он задремал, потому что, открыв глаза и быстро взглянув на часы, увидел, что прошло уже двадцать минут, и услышал голос стюардессы — красивой брюнетки, говорившей с английским акцентом. Наклонившись к нему, стюардесса спрашивала:

— Вам можно подавать обед, сэр? В таком случае разрешите убрать ваш чемоданчик.

При первом же взгляде на адвоката Эллиота Фримантла, явившегося во главе депутации от жителей Медоувуда, Мел Бейкерсфелд почувствовал к нему инстинктивную неприязнь. А ещё через десять минут эта неосознанная антипатия переросла в чувство отвращения.

Казалось, адвокат сознательно старался держаться как можно более вызывающе и оскорбительно. Беседа ещё не началась, а он уже, как бы вскользь, проронил, что «не потерпит никаких увёрток — разговор должен идти начистоту», на что Мел возразил очень мягко, хотя и был возмущён в душе. И в дальнейшем каждое слово Мела наталкивалось на недоверие, иронию или прямую грубость. Мел видел, что этот человек нарочно пытается его разозлить, вывести из себя и спровоцировать на какое-нибудь неосмотрительное высказывание в присутствии репортёров. Раскусив его стратегию, Мел вовсе не хотел попадаться на удочку. Он сделал над собой усилие и продолжал говорить рассудительно и вежливо, как всегда.

Фримантл выступил с протестом против того, что он охарактеризовал как «бессердечное равнодушие управления аэропорта к состоянию здоровья и благополучию моих клиентов — добрых семейных граждан, жителей Медоувуда».

Мел возразил, что ни служащие аэропорта, ни авиакомпании, эксплуатирующие этот аэропорт, не заслуживают обвинения в бессердечии и равнодушии.

— Напротив, — сказал он, — мы признаём, что проблема шума существует, и прилагаем все усилия, чтобы с нею справиться.

— В таком, случае, сэр, ваши усилия крайне ничтожны! Что же вы практически сделали? — вопросил Фримантл. — Насколько я и мои клиенты можем видеть — и слышать, — все ваши усилия сводятся к пустым заверениям, которые не стоят ни гроша. Совершенно очевидно, что все вы здесь плевать хотели на наши жалобы, почему мы и намерены возбудить против вас дело.

Это обвинение неосновательно, заявил Мел. Была разработана схема, дающая возможность исключать из пользования взлётно-посадочную полосу два-пять, непосредственно нацеленную на Медоувуд, во всех случаях, когда вместо неё может быть использована другая полоса. Поэтому полоса два-пять используется теперь преимущественно для посадки, что не создаёт большого шума для Медоувуда, но зато чрезвычайно затрудняет бесперебойную работу аэропорта. Помимо этого, пилотам всех авиалиний дана инструкция применять меры для снижения шума при взлёте в направлении Медоувуда с любой, даже самой отдалённой, взлётной полосы, немедленно после отрыва от земли. Командно-диспетчерский пункт следит за выполнением инструкции.

Затем Мел добавил:

— И вот что вам необходимо уяснить себе, мистер Фримантл: это ведь не первая наша встреча с местными жителями. Мы уже не раз обсуждали наши взаимные проблемы.

— Надо полагать, что в предыдущих встречах откровенного разговора не состоялось, — огрызнулся Фримантл.

— Даже если и так, то вы теперь вполне восполнили этот пробел.

— Мы намерены восполнить не только этот пробел, но и потерю времени, и сил, и обманутое доверие, — ведь всё это произошло отнюдь не по вине моих клиентов.

Мел решил не спорить. Такого рода пререканием ни та, ни другая сторона ничего не достигнет — разве что прибавит популярности Эллиоту Фримантлу. Мел заметил, что карандаши репортёров бойко строчат по бумаге. Что-что, а как делать себе рекламу и давать ходкий материал для прессы — это адвокат, по-видимому, неплохо знал.

Про себя Мел решил, что постарается как можно быстрее, не выходя, разумеется, из рамок учтивости, положить конец этим переговорам. Он всё время остро ощущал присутствие Синди; она продолжала сидеть, как сидела в момент появления депутации, только теперь всем своим видом показывала, что её одолевает скука: всё, что имело хоть какое-то отношение к служебным делам Мела, неизменно нагоняло на неё тоску. Впрочем, на этот раз Мел готов был ей посочувствовать. Появление медоувудцев он и сам воспринимал сейчас как непрошеное вторжение в его личную жизнь, и притом в самый сложный для него момент.

В то же время Мела не оставляла тревога за Кейза. Как там у него на КДП идут сейчас дела? Может