Бывает иногда так: вдруг вы отдаете себе отчет, что находитесь в совершенно необычной обстановке. События происходили, конечно, постепенно и вполне естественным путем, но приходите вы в себя внезапно и с удивлением задаете вопрос: как же все это, собственно говоря, случилось?

Плывете вы, например, по морю на плоту в компании попугая и пяти товарищей. Совершенно неизбежно, что в одно прекрасное утро, как следует отдохнув, вы просыпаетесь и начинаете размышлять. В такое утро я записал во влажном от росы вахтенном журнале:

'17 мая[1]. Море бурное. Ветер попутный. Сегодня я за кока. Нашел семь летучих рыбок на палубе, на крыше хижины - кальмара и в спальном мешке Турстейна - какую- то совершенно неизвестную мне рыбу...' На этом слове моя рука остановилась, и у меня безотчетно мелькнула мысль: какое необычное 17 мая!

Да, впрочем, и вся обстановка более чем странная - только небо и море. Как же все это, собственно говоря, началось?

Я повернул голову налево. Ничто не заслоняло мне вид безбрежного синего моря, пенящиеся волны катились одна за другой в вечной погоне за беспрестанно отступающим горизонтом. Я посмотрел направо, вглубь полутемной хижины. Там лежал на спине бородатый человек и читал Гете; пальцы его ног были просунуты сквозь бамбуковую решетку низкого потолка шаткой, крохотной хижины - нашего общего дома.

- Бенгт, - спросил я, отгоняя зеленого попугая, намеревавшегося устроиться на вахтенном журнале, - можешь ты объяснить, как дошли мы до жизни такой?

Золотисто-рыжая борода опустилась на томик Гете.

- Тебе это лучше знать, черт возьми! Сия отвратительная идея принадлежит никому другому, как тебе. Однако, каюсь, мне она кажется великолепной.

Он передвинул пальцы на три планки ниже и преспокойно снова углубился в Гете. На бамбуковой палубе под палящими лучами солнца работало трое мужчин. И казалось, что эти полуголые, загоревшие, бородатые люди, с полосами соли на спине, всю свою жизнь только тем и занимались, что гоняли плоты по Тихому океану на запад.

В каюту влез Эрик с секстантом[2] и пачкой бумаг:

- Девяносто восемь градусов сорок шесть минут западной долготы и восемь градусов две минуты южной широты. Хорошо идем, ребята, последнее время!

Он взял у меня карандаш и нанес на карте, висевшей на бамбуковой стене, маленький кружочек - маленький-маленький кружочек, последний из девятнадцати таких же кружков, образовавших на карте Тихого океана цепь, начинавшуюся от порта Кальяо на побережье Перу. Один за другим в хижину влезли Герман, Кнут и Турстейн: они сгорали от нетерпения посмотреть на новый маленький кружок, перенесший нас, в сравнении с последним, на сорок морских миль[3] ближе к островам Южных морей.

- Смотрите, ребята, - с гордостью сказал Герман, - выходит, что сейчас мы находимся на расстоянии тысячи пятисот семидесяти километров от Перу!

- И до ближайших островов осталось только шесть тысяч четыреста тридцать, - осторожно заметил Кнут.

- А если уж быть абсолютно точным, то мы находимся в пяти тысячах метров от дна океана и лишь в нескольких десятках метров от луны, - шутливо добавил Турстейн.

Итак, теперь было точно известно, где мы находимся, и я мог продолжать свои размышления по поводу того, каким образом мы здесь очутились. Попугай не унимался - ему во что бы то ни стало было необходимо прогуляться по вахтенному журналу. А вокруг простиралось синее море, отражавшее такое же синее небо...

Может быть. все это началось прошлой зимой в одном из музеев Нью-Йорка? А может быть, еще десять лет назад, на одном из островков Маркизского архипелага, в центре Тихого океана? Возможно, что мы к нему подойдем, если только норд-ост не отнесет нас дальше на юг, к Таити или к островам Туамоту. Перед моими глазами отчетливо возник островок: его рыжевато-красные зубчатые скалы, зеленые джунгли, сползавшие по склонам к самому морю, и томящиеся в каком-то ожидании стройные покачивающиеся пальмы на побережье. Остров называется Фатухива. Сейчас между нами и этим островком не было ни клочка земли, тысячи морских миль отделяли нас от него. Я представил себе узкую долину Оуиа, выходившую к морю, и вспомнил до малейших подробностей, как мы сидели там по вечерам на пустынном берегу и смотрели на все тот же безбрежный океан. Тогда я был с женой, а сейчас нахожусь в обществе бородатых пиратов. Мы ловили с ней всяких зверьков, насекомых и птиц, собирали фигурки божков и другие остатки исчезнувшей культуры. Особенно памятен мне один вечер. Цивилизованный мир казался непостижимо далеким и нереальным. Уже в течение почти целого года мы были единственными белыми на острове, добровольно отказавшись от всех благ, а также и зол культурной жизни. Мы жили в хижине на сваях, ее мы сами построили под пальмами на берегу, а нашей пищей было лишь то, что нам давали джунгли и Тихий океан.

Мы прошли суровую школу, и собственный опыт помог нам проникнуть в тайны многих любопытных проблем Тихого океана. И я, между прочим, думаю, что мы часто поступали и мыслили так же, как и те первобытные люди, которые прибыли на полинезийские острова из неизвестной страны. Надо сказать, что их потомки - полинезийцы - спокойно правили этой островной державой, пока здесь не появились люди белой расы: с библией в одной руке и с порохом и водкой - в другой.

В тот памятный вечер мы сидели, как это бывало часто и раньше, при лунном свете на берегу моря. Мы бодрствовали, зачарованные окружавшей нас романтикой, и ничто не ускользало от нашего внимания. Мы вдыхали аромат буйной растительности джунглей и соленый запах моря и слушали, как в листве и верхушках пальм шумит ветер. Все звуки через одинаковые промежутки времени тонули в грохоте огромных бурунов, которые набегали с моря, обрушивались на берег, пенясь и разбиваясь в кружева о прибрежную гальку. Миллионы блестящих камешков скрежетали, звенели, шуршали и затихали, а волны отступали, чтобы, собравшись с силами, вновь пойти в атаку на непобедимый берег.

- Странно, - сказала Лив, - что на той стороне острова никогда не бывает таких бурунов.

- Да, - подтвердил я, - эта сторона наветренная, и волны всегда идут в эту сторону.

И опять мы сидели молча и восхищались морем, которое, казалось, беспрестанно шептало, что оно катит свои волны с востока, с востока, с востока... Извечный ветер, пассат, волновал поверхность моря, вздымая ее, и гнал волны из-за далекого горизонта на востоке сюда, к островам. Скалы и рифы вставали преградой на пути непрерывного стремления моря вперед; восточный же ветер легко перемахивал через берег, лес и горы и неудержимо устремлялся дальше на запад, от острова к острову, к солнечному закату. Испокон веков с востока из-за горизонта катились волны и плыли легкие облака. И первые люди, которые пришли на эти острова, знали об этом. Об этом знали также и птицы и насекомые, и растительность островов полностью находилась под влиянием этого явления. И мы сами знали, что далеко-далеко, за горизонтом, там, на востоке, откуда идут тучи, лежит открытый берег Южной Америки. До него восемь тысяч