лучших коней, они то и дело срывались в галоп, но мы их сдерживали. До Пуамау далеко — сорок пять километров утомительного пути по диким горам. Да, мы снова были в сказочном горном крае и вновь испытали неописуемое чувство блаженства от общения с нетронутой природой. Тропа петляла в густом кустарнике, воздух благоухал, и солнце взбиралось по небу все выше и выше, освещая долину во всем ее великолепии. Веера пальм, пышные кроны деревьев. Словно зеленая волна омывала подножие гор. Над нами возвышалась покрытая растительностью высочайшая вершина острова. А далеко внизу — океан: сперва зеленоватая бухта, исчерченная белыми гребнями волн, затем сверкающий голубой простор до зубчатых контуров гористого островка Мотане, который словно плыл по волнам.

Белые птицы парили в воздухе, сине-зеленые ящерицы улепетывали с красной тропы, по которой ступали копыта наших коней.

В необитаемой долине дикие петухи кукареканьем приветствовали солнце. Весело ржали кони, чуя близость лугов, окаймленных тонкими стволами карликового железного дерева.

Я придержал коня, любуясь великолепным видом. Острые гребни, гряды, шпили были краями кратеров; внутри них простирались светлые луга, покрытые папоротником и травой теитой. Луга окаймляла темная зелень лесов. Узловатые стволы и косматые кроны пандануса, мощные зонты древовидного папоротника. Заросли борао перемежались с растениями, присущими только горам. А рядом круто вниз обрывались совершенно голые стены.

Отсюда океан казался особенно огромным, ему не было ни конца, ни края. Вон зеленые горы острова Тахуата, еще дальше — словно парусный корабль — Мотане. Каким крохотным выглядел с этой высоты островной мир Иоане, Тиоти и Пакеекее…

— Се жоли, — произнес чей-то голос за моей спиной.

Тераи тоже любовался горами.

— Что красиво? — Я удивленно взглянул на моего спутника.

— Горы, лес — все! Природа… Очень красиво.

Похоже, Тераи не такой, как все островитяне…

— А Папеэте? — спросил я. — Разве город не идеал красоты для вас всех?

— Для меня — нет, — ответил Тераи. — Прежний Таити нравился мне больше.

— И все-таки большинство его жителей переезжает в город.

— Да, — согласился Тераи. — Очень плохо. А как ведут себя девушки?.. Это хуже всего…

— Все девушки?

— Все…

— Почему?

— Деньги. Белые мужчины.

Тераи тронул коня, и мы двинулись дальше рядом.

— Посмотрите, — показал Тераи, — такой была прежде наша страна. И мы были счастливы. Наш старый король сочинил гимн Таити. 'Я счастлив — цветок тиаре с Таити'. Вот и весь текст!

Начался красивый лес; здесь по заросшей тропе можно было ехать только гуськом. Между кронами редко проглядывало солнце, лианы и низко нависшие ветки заставляли нас то и дело нагибаться. Среди зеленой листвы резвились почти не боящиеся людей удивительные птицы редкой расцветки.

…Мы обогнули лесистый утес. Прямо из скалы бил чистый родник, и ручеек сбегал вниз, в дебри. Отсюда открывался прекрасный вид; к тому же здесь было отличное пастбище для коней. Мы устроили привал. Достали расплющенную булку хлеба; тотчас из норки поблизости выглянула любопытная горная мышка. Заметив нас, она что-то сердито пискнула и скрылась. Видно, хозяйка здешних мест…

Кони напились из родника, покатались на густой, сочной траве, потом стали пастись. Все, кроме мышки, были в отличном настроении.

И снова в путь по узкому карнизу с многочисленными выступами. Здесь опасно ехать верхом, а пешком идти и вовсе нельзя: весь уступ заливало сочившейся из трещин водой, и на протяжении километра на нем лежал мощный слой скользкой глины. Кони шли очень осторожно, местами копыта проваливались в трещины. Вот один конь споткнулся… Всадник молниеносно соскочил на тропу, прямо в грязь.

Наконец неприятный участок остался позади, зато горы стали еще круче. Выйдя снова из зарослей, мы испытали такое ощущение, будто парим в воздухе… Прямо перед нами открылась бездна. Слух уловил далекий непонятный гул, из пропасти тянуло холодящим ветерком. С карниза мы увидели отвесную стену, которой, казалось, не было конца. Далеко-далеко внизу простерлась крохотная долина, и в ее устье — крохотный бережок.

— Здесь высоко, — произнес Тераи.

Конский круп совершенно заслонял вьющуюся вдоль обрыва тропу, и мы предпочли смотреть на каменную стену рядом. Узкий гребень… перевал, а за перевалом — новая бездна, со дна которой поднимались резкие порывы ветра.

Вот мы и пересекли весь остров! Перед нами другая долина, другой берег. А какой бурный прибой! Наветренная сторона… Но лучше не смотреть вниз, лучше опять повернуться лицом к стенке, пока кони медленно плетутся по карнизу.

Вдруг стенка исчезла! С обеих сторон — пустота. Впереди — вершина, сзади — другая, между ними, точно лезвие, гребень, за который цеплялась наша тропка… Тераи обернулся, улыбаясь. Слева пропасть, справа пропасть; и тут и там на дне — извилистый морской бережок, опоясанный белой каймой прибоя. Длинные пенистые валы исчертили зеленую гладь, но шум разбивающихся волн не доносился к нам. Мы слышали лишь слабый ровный гул да шорох ветра снизу.

Оставалось крепче держаться в седле и глядеть на конские уши. Сорвешься — будешь лететь без задержки. Соскочить некуда. Кони уверенно шли вперед, настороженно подняв голову. Похоже было, что порывы ветра из бездны их беспокоят. А мы, пока тянулся гребень, даже боялись вздохнуть…

Пронесло!.. Тропа обогнула вершину, миновала еще один гребень и вокруг нас снова сомкнулась лесная чаща. Из нее мы выехали уже под вечер, на закате. Новый перевал — и опять такое ощущение, словно перед нами провалилась земля. Кони непроизвольно остановились.

Внизу полумесяцем изогнулась широкая, просторная долина Пуамау, окаймленная крутыми склонами древних кратеров. На длинный берег обрушивались океанские валы. Тусклые лучи вечернего солнца еще освещали лесной свод под нами. Один шаг — и ты будешь в долине… пролетев тысячу метров. Огороженная стеной Пуамау казалась нам другим миром.

Теперь тропа была высечена прямо в стене. Мы погнали вперед усталых коней. Впереди больше чем на километр тянулся узкий карниз, дальше тропа петляла по склону до самого подножия. А на часах уже шесть! Значит, нам предстоит весь спуск совершить в темноте…

Постепенно мрак поглотил все вокруг, даже уступа не видно. Лишь таинственное дыхание снизу говорило нам о том, что наш путь не совсем обычен, что мы едем отнюдь не по ровным лугам… Впрочем, об этом свидетельствовали и порывистые движения коней, наклоненная вперед тряская конская спина, стук камешков под осторожно ступающими копытами… Мы не видели друг друга и поминутно перекликались. В кромешном мраке голоса казались необычно звонкими.

Наконец конские спины выровнялись, копыта застучали чаще. Вот они уже шлепают по воде шумного ручья. Спустились… Тераи стегнул своего коня, и мы пошли через лес рысью, навстречу все более громкому гулу прибоя.

Деревья расступились, и рев валов стал оглушительным. В лицо нам дул морской бриз.

На берегу мелькнул огонек — свет в окне хижины. Приехали! Это был домик норвежца Генри Ли, владельца самой лучшей на архипелаге плантации кокосовых орехов. Мы соскочили с коней, одеревеневшие от долгой езды, и постучались в дверь. Из щелей в стенах доносился соблазнительный запах жарящейся яичницы.

Дверь распахнулась, нас ослепило светом. Хозяин стоял на пороге с фонарем в руке, внимательно изучая ночных пришельцев. Не часто сюда являлись белые гости, и уж во всяком случае не с гор!

— Бонжур! — весело поздоровался он.

— Добрый вечер, — ответил я по-норвежски.

Он даже попятился от неожиданности.

…Не одну яичницу съели мы в тот вечер. И долго хлопали пробки в уединенной норвежской хижине в долине Пуамау на острове Хива-Оа.