словами Хьюго вошел в комнату, широко распахнул дверь для своих товарищей и сказал через плечо со смешком: — Соберитесь, Клод! Произошла ошибка — это не Нед Эклетон стрелял в вас, а служащие береговой охраны. И они со мной!

Сцена, которая предстала подозрительному, по удивленному взору лейтенанта, была достаточно потрясающая, чтобы привести в изумление даже Хьюго, у которого не было времени ни на что другое, как набросать схему действия актерам и объяснить суть отведенных им ролей перед тем, как он был вынужден их покинуть. Мало сказать, что декорации присутствовали, но одного быстрого взгляда хватило, чтобы понять: его подчиненные не только выполнили его поспешные инструкции, а просто превзошли самих себя.

Даже самый недогадливый наблюдатель мог бы безошибочно попять, что должно произойти нечто неординарное, что прервало игру двух игроков в карты. Ричмонд сидел за столом, стоящим на середине комнаты, перед ним рубашками вверх лежали колода и сданные ему карты. Однако рука игрока, сидящего напротив него, бросила свои карты в такой спешке, что пара карт упала на пол. На столе стоял серебряный поднос с графином, рядом с Ричмондом лежала увесистая стопка банкнотов, а исписанные клочки бумаги красноречиво свидетельствовали о его необычайном везении. Свечи в настенных подсвечниках за его спиной горели, но поскольку канделябр с несколькими свечами, который изначально стоял на столе, был убран и водружен на кресло рядом с диваном, чтобы обеспечить освещением суетящихся поблизости Антею и Полифанта, на лицо Ричмонда прямой свет не падал. Вокруг дивана, на котором возлежал Клод, поддерживаемый Полифантом и являющий собой центральную часть всей картины, света было мало.

Фигура Клода смутно вырисовывалась в полумраке. Он был обнажен до пояса, если не считать повязок, которые только что прекратила накладывать стоящая перед ним на коленях Антея. Оставшееся не забинтованным пространство его груди было залито кровью, его беспомощно свесившаяся левая рука, безвольно касавшаяся скрюченными пальцами ковра, была покрыта ужасающими кровавыми потеками. Голова его склонилась на правое плечо, лицо, благодаря предусмотрительности своего слуги, который махал перед его носом отвратительным кухонным полотенцем, тем самым, которым воспользовался Джон-Джозеф, чтобы остановить кровь, бившую фонтаном из рапы Ричмонда, было болезненно-зеленоватого оттенка, а каждый его вздох сопровождался слабыми, но пугающими стонами. На пододвинутом кресле, кроме канделябра, стояли пустой бокал, флакон с нюхательной солью и миска с использованными тампонами, количество которых непрестанно пополнялось. Таз, наполовину заполненный покрасневшей от крови водой, и полупустой графин с бренди стояли на полу на расстоянии протянутой руки от Антеи. Тут же лежала гора корпии и разорванных на полосы простыней, а финальный мрачный штрих добавляла небрежно брошенная, разорванная и покрытая кровью одежда, которую никто не удосужился собрать в кучу и убрать с глаз долой.

Хьюго, поняв, что его сообщники, не удовлетворившись теми жуткими талисманами кровопролития, оставшимися от его аккуратной работы над раной Ричмонда, были вынуждены подобрать в кладовой каждую использованную тряпицу, осматривал сцену с большим удовольствием. Лейтенант же, замерший на пороге при виде неожиданной кровавой бойни, был сильно потрясен, а сержант, вытянув шею, заглядывающий ему через плечо, искренне ужаснулся.

Как только Хьюго открыл дверь, Антея, не поворачивая головы и не прекращая бинтовать страдальца, воскликнула:

— Наконец-то! Какого черта вы так долго! — Но при таком фривольном подборе слов она бросила на него отчаянный взгляд через плечо и сказала тоном, свидетельствующим о том, что ее терпению приходит конец: — Ради бога, только без своих идиотских шуточек! Я их уже достаточно наслушалась от Ричмонда. Нет ничего смешного в том, что произошло. И рана достаточно серьезна. Хотя вы сейчас ровным счетом ничего в этом не понимаете, потому что так же безобразно пьяны, как и Ричмонд, что меня нисколько не удивляет. Как вы считаете, Полифант, повязка наложена достаточно туго?

— Да нет, я вовсе не шучу. Нашего Клода подстрелили драгуны, барышня.

— Ну конечно! — бросила она, осторожно застегивая конец повязки на булавку. — Куда как правдоподобно! Только не утруждайте себя объяснениями о том, что делали драгуны в нашей роще, поскольку мне вовсе недосуг слушать вашу забавную нелепицу. Не ко времени! — Антея проткнула булавку сквозь несколько слоев повязки и сказала: — Думаю, будет держаться, Полифант. Теперь можете его опустить. О господи, он просто смертельно бледен! Может быть, стоит послать за тетей… Хьюго, вы нашли Винсента? Он придет? — Она резко замолчала, поскольку повернулась, когда задавала вопрос, и увидела лейтенанта Оттершоу.

Антея изумленно уставилась на него, потом перевела взгляд на Хьюго, затем снова на лейтенанта.

— Но, боже правый. Что, бога ради… Хьюго, если это ваших рук дело…

— Нет-нет, как это может быть моих рук дело? — убеждал он, помогая ей подняться на ноги.

Она прижала руку к виску:

— О, я не знаю, но… Нет, полагаю, что нет! Но после этой невероятной истории о драгунах в нашей роще… Прошу прощения, мистер Оттершоу, но я так расстроена. О, Винсент! Слава богу, ты пришел!

Винсент твердо отстранил лейтенанта с дороги и вошел в комнату.

— Ну, что еще тут стряслось с Клодом? Что за несчастный случай? — начал было он, но резко замолчал, когда перевел взгляд с Антеи на диван. — Господи боже мой! — произнес он. — Клод!

Полифант усердно водил флаконом с нюхательной солью перед носом своего господина.

— Ему скоро станет лучше, сэр, — сказал он, — обещаю. Он все время теряет сознание, но если его не трогать… Это все от потери крови, сэр. Я уж думал было, что мы не сможем… О, вот так-то лучше, сэр. Он приходит в себя, мистер Винсент. Если кто-нибудь нальет немного бренди… всего капельку… и мы заставим его сделать хоть один глоток…

— Да, это его взбодрит, — согласился Хьюго. — Э-э-э, выглядит он не блестяще. Где бренди?

В следующие несколько минут никто не обращал ни малейшего внимания ни на Оттершоу, ни на сержанта, за исключением лорда Дэрракотта, который пресек инстинктивный порыв сержанта сбежать от этой жуткой сцепы, втолкнув его в комнату со словами:

— Дай дорогу старшим, олух!

Сержант бочком-бочком по стенке забился в угол, куда уже ловким маневром отступил Оттершоу. Никто не просил лейтенанта удалиться из центра комнаты, однако воскрешение Клода к жизни побудило его взволнованных родственников к такой бешеной активности, что он был просто вынужден спрятаться в уголок, чтобы им не мешать. Судя по вниманию, которое было оказано ему в то время, пока присутствующие горячо обсуждали конкурирующие достоинства бренди и нюхательной соли, для поддержки левой руки Клода изготавливали перевязь, виски его смачивали лавандовой водой, правую руку растирали, со лба промакивали пот, Оттершоу мог бы считать себя невидимкой. И если бы он не был весьма настырным молодым человеком, то наверняка поддался бы уговорам, не теряя времени, выскользнуть из комнаты, которые шептал ему на ухо сержант.

К удивлению и облегчению всех конспираторов, опасавшихся, что Клод может стать самым слабым звеном в цепи, произошло обратное. Возможно, из-за того, что в первый раз за всю свою жизнь он оказался в центре внимания и около него суетились все члены многочисленного семейства, Клод артистично пришел в себя и, схватившись за возможность, любезно предоставленную ему лордом Дэрракоттом, потребовавшим объяснить ему, какого черта его внук подставил себя под выстрел, моментально стал главным на сцепе, да так ловко, что вызвал восхищение даже у собственного брата. Морщась при каждом слове и сопровождая свои высказывания сдавленными стонами и драматическими паузами, во время которых он неподвижно замирал с закрытыми глазами и прикусывал зубами нижнюю губу, Клод поведал, что был застигнут врасплох двумя ненормальными, которые выскочили из кустов, вопя на него, словно разъяренные звери, и тогда один из них выстрелил в него.

— Я сразу их узнал, — закончил Клод, и его передернуло от воспоминаний. — Это Эклетоны!

Сержант бросил полный сомнения взгляд на лейтенанта Оттершоу, поскольку, по его мнению, это прозвучало фальшиво. Его люди, как он им нередко и говорил, наводили его на самые различные сравнения, начиная с чучел, грабителей с большой дороги, мошенников и угонщиков скота и кончая червяками, бесхвостыми собаками и дохлыми селедками, но те два драгуна-новобранца, о которых шла речь, напоминали что угодно, только не разъяренных зверей. Скорее полевых мышей, размышлял он, вспоминая