Он достал пластиковую рамку, из рамки — фотографию и положил ее на стол.

— Не было никаких толчков, — сказала она. — Вообще не было.

Любовь как-то связана с узнаванием. Незнакомое может очаровать нас, привлечь нас, но любовь — это рост, медленный рост в среде доверия. С того момента, когда он впервые увидел Стине на берегу, он слышал что-то знакомое, он чувствовал доверие — и сейчас чувствовал. И было что-то еще, сейчас, как и тогда, чужое, недоступное, словно неисследованный континент. Со временем этого не стало меньше.

— Мы же сами их чувствовали, — возразил он. — В ресторане.

— Мы чувствовали вибрацию поверхности земли. Локальную.

— Большие толчки. Восемь по Рихтеру. Я читал в газете.

— Шкала Рихтера отражает общее выделение энергии. Сумму поправки на расстояние до очага и логарифма амплитуды колебаний, измеренной сейсмографом и деленной на период колебаний. Но не было никакой амплитуды. Никаких колебаний земной коры. Эти явления не были землетрясением.

— Оседание?

— Оседание неравномерно. Оно начинается в одной точке и распространяется экспоненциально. Тут же наблюдались совершенно равномерные перемещения.

Она взяла его за отворот пиджака.

— Так называемая зона разлома. Она представляет собой прямоугольник. Размером семьсот метров на полтора километра — плюс впадина через всю Новую гавань. Прямая. Горизонтальная.

Лицо ее было прямо перед его лицом. Она звучала так, как он прежде никогда не слышал. Смесь удивления и отчаяния.

— Землетрясение — это внезапное смещение земной коры плюс последствия смещения. Первичные волны и затем кольцевые вторичные волны, причиняющие ущерб. В данном случае не было никакого взрывного смещения. Только что все было нормально. И в следующую минуту прямоугольник семьсот метров на полтора километра опускается на три метра. И покрывается водой. И так и остается.

— Полости в известняке?

— Оседания в пещерах тоже неравномерны. Они происходят не по отвесу. В результате не получается впадин с ровными сторонами.

В дверь стали громко стучать. Он положил перед ней на стол почтовую квитанцию, поверх фотографии. Квитанцию, адресованную ей. И подписанную удивительно уверенным почерком десятилетней девочки. Он не был уверен, что она ее заметила.

— И тем не менее мы, вероятно, могли бы найти этому объяснение, — продолжала она. — Так бывает в естественных науках. Мы предвидим события задним числом. Я уверена, что нам бы это удалось. Если бы только не количество жертв.

— Никто не пострадал.

— Да. Никто не пострадал. Что ты об этом думаешь?

— Большая удача. Чувствуется рука Божья.

Она остановилась.

— Это что-то новенькое, — заметила она. — В твоем лексиконе. Насчет руки Божьей.

— Я расту. Стремительно развиваюсь.

Он слышал сосредоточенность в соседнем помещении. Кто-то явно замышлял что-то недоброе по отношению к двери. Он подумал о Синей Даме. Он чувствовал, что один из рефренов его жизни вот-вот повторится: как раз в тот момент, когда он начинает входить в глубинный контакт с женским, коллективное бессознательное за дверью сразу начинает готовить шлифмашину и большую дисковую пилу с алмазной режущей кромкой.

— Слишком большая удача, — продолжала она. — Слишком уж повезло. Мы запрашивали прогноз последствий. От полиции, Гражданской обороны, от Комиссии по расследованию аварий при Совете безопасности дорожного движения. Попросили их рассчитать возможный ущерб. На основе материалов Калифорнийского университета, они занимались землетрясениями в крупных городах. Они подсчитали: не менее десяти тысяч погибших. В три раза больше раненых. Повреждения электросетей на миллиард. Канализации — на миллиард. На десять миллиардов ущерба — в основном пожары и осыпания. Первое оседание вызвало ударную волну с волновым фронтом в три метра. Она смела все с тротуаров и с проезжей части вдоль каналов. Унесла с собой восемьсот шестьдесят автомобилей. Шестьдесят метров проезжей части моста Книппельсбро. Прошла мимо восьмисот зданий. В которых было более тридцати тысяч человек. И никто не пострадал. Ни один младенец не утонул. Ни одна машина никого не задела. Ни одной старушке не отдавили мозоль.

Через дверь передалась какая-то вибрация. Великие силы, стремящиеся воспрепятствовать тому, чтобы принц получил принцессу, начали резать.

Стине взяла со стола пластиковую рамку, за фотографией лежал детский рисунок.

— Я получила его за два дня до первых толчков. В письме. Заказном.

Рисунок был раскрашен, тщательно. Каспер увидел замок. С двумя башнями. Рыбок в крепостном рву. Дома и машины. Рыцарский замок. Подъемный мост.

— Это новое здание Министерства иностранных дел, — пояснила она.

Тут он увидел все. Лестницы. Мост. Это был не подъемный мост, ведущий в замок. Это был мост Книппельсбро. Замок не был замком. Это был «Пустынный форт». [77] Город не был городом, это была часть города — Бремерхольм. Она пользовалась чем-то в качестве образца, должно быть картой Копенгагена. В правом углу она поставила подпись: Клара-Мария. 10 лет. И дату. Двадцать четвертое сентября. Это было необычно. Он видел тысячи детских рисунков. На них мог быть указан год. Но никогда не было даты.

И точность. Здесь присутствовала та же точность, что и при воспроизведении клиники Лоне Борфельдт.

— Это карта, — сказала Стине. — Она точная. Если внимательно посмотреть. Вот Национальный банк. Административное здание «Свитзер» в Нюхауне. Гостиница «Адмирал». Мачтовый кран. Сухие доки.

Она склонилась к нему.

— Это карта первого оседания, — объяснила она. — Точная во всех деталях. И послана она за сорок восемь часов до того, как это случилось.

Послышался какой-то новый звук — шипение газа в баллонах. Шлифовальная машина теперь составила компанию ацетиленовой горелке.

— Надо уходить, — сказала африканка.

Стине открыла дверь, которая вела в следующее помещение, пустое, в котором обнаружилась еще одна дверь. Она открыла ее — казалось, что лестница перед ними падает в бездонную тьму.

Каспер попытался собраться, прислушаться, но слух его не работал. Он чувствовал себя ребенком — запеленутым младенцем. Он обратился с молитвой к Деве Марии, он погрузился в молитву и предоставил решение практических вопросов матери.

Африканка сняла трубку со стоящего на столе телефона и набрала номер. Каспер услышал в трубке голос Франца Фибера.

— А потом заберите нас на поверхности, — сказала она.

— Фотография, — сказал Каспер. — В твоем ящике. Этому нет никакого естественно-научного объяснения.

Она никогда не выносила того, что у нее требуют объяснений. Требуют договоров. Она ненавидела все, что, казалось, угрожает ее свободе.

— Она пришла ко мне.

— Куда? — спросил он. — Я — твой двойник, твой вечный партнер — не мог найти тебя. Как это удалось десятилетней девочке?

Африканка положила трубку. Стине выбралась на лестницу.

— Отсюда через канализационный коллектор, — объяснила она, — и кабелепровод между Хаунегаде и Хольменом можно попасть в метро.