хорошо. Если Маделен влетела в поезд словно животное, спасающееся от лесного пожара и достигшее наконец своей норы, то, добравшись до места, она обрела сходство с цыплёнком, который торопится под крылышко матери.

И действительно, в улыбке Андреа Бёрден, когда та входила в приёмную, было что-то материнское, была сердечность в том поцелуе, который она запечатлела на щеке Маделен, было что-то защищающее в том, как она повела её в свой кабинет и закрыла за ними дверь. Оказавшись же в кабинете, она нанесла первый прямой в челюсть.

— Маделен, дорогая, — сказала она. — Что я могу предложить тебе в такой ранний час? Большой стакан джина?

Алкоголь был самой сокровенной тайной Маделен. Это был потаённый, нежно побулькивающий желудочек её сердца, существование которого, как ей казалось до настоящего времени, ей удавалось скрывать от окружающего мира.

В возникшей пустоте приостановленной реальности Маделен пришло в голову, что животные отличаются от людей в первую очередь неизменностью своего сознания. Самое ужасное в той постоянной неуверенности, жертвой которой она сама являлась, была её изменчивость. Бывали дни, когда она сомневалась в своём теле, в другие дни она сомневалась в своём рассудке, бывало, что ей не хватало уверенности в своём браке, своих волосах, своих финансах, своих движениях, своём запахе, своих чувствах. И список возможных вариантов был бесконечен. Как только ей начинало казаться, что вот теперь у неё наконец-то имеется пусть длинный, но всё-таки исчерпывающий реестр форм, которые может принимать её ненависть к самой себе, как та приобретала новый, никогда прежде не виданный облик.

Полной противоположностью этому внутреннему дисбалансу было лицо стоящей перед ней женщины. Андреа Бёрден разглядывала её с изучающим, бесчувственным любопытством рептилии.

В комнате было пусто, никаких следов пребывания Адама. При нынешнем положении дел это было к лучшему. Маделен опустилась на стул.

Я просто хотела посмотреть, как здесь всё выглядит, — сказала она.

— Рабочее место должно стимулировать. Человека, который сам ничем особенно не занимается.

Маделен понимала, что её время истекло. Сейчас она найдёт какое-нибудь кладбище слонов, как- нибудь доползёт туда и умрёт. Но подняться со стула не было сил.

— Один стаканчик не помешал бы, — сказала она.

Перед ней появился стакан.

— Почему здесь всё так выглядит? — спросила она.

— Вымирающие виды животных и самые популярные домашние животные притягивают очень большие деньги. Мы распределяем эти деньги.

— Здесь как в склепе.

— Смерть вызывает доверие. Любой банк оборудован как склеп.

— А где Адам?

Андреа Бёрден ничего не ответила. Она встала за её спиной, Маделен почувствовала её руки на спинке своего стула.

— Тебе надо взглянуть на вид отсюда, — сказала она. — Перед уходом.

Стул под Маделен задрожал. Андреа повернула её вместе с ним на сто восемьдесят градусов.

Маделен закрыла глаза из-за обжигающего джина и неожиданно резкого движения. Теперь она открыла их.

Три стены в помещении были сделаны из зеркального стекла. Перед ними и под ними простирался Лондон, далёкий и нереальный.

Андреа Бёрден не двигалась, стоя словно сиделка за спиной своего пациента в инвалидном кресле.

— Что скажешь?

Лондон не является городом, Маделен это сейчас стало ясно, — ведь всякий город где-то кончается. Неровные, волнистые каменные поверхности под ней не имели никаких границ. Там, где кривизна земли образовывала горизонт, всё так же продолжались здания, простиравшиеся до самых видимых границ вселенной.

Она увидела, что город слишком велик для одного климата. Вокруг них, над доками Святой Катарины и Темзой, светило солнце. Над новым Сити было сумрачно. На востоке, над доками, шёл дождь. Над южным берегом реки нависла жёлтая пелена заводского дыма.

— Как может нравиться здесь жить? — спросила она.

— Мы умеем приспосабливаться. Даже к здешней жизни. Именно эта способность отличает человека.

Андреа Бёрден вышла на свет, став рядом со стулом.

— Двадцать с половиной тысяч цыплят, — сказала она. — Каждый день. Чтобы кормить Лондон. Пять тысяч восемьсот свиней. Тысяча пятьсот двадцать голов мясного скота. Шесть тысяч овец. Согласно сведениям Комитета по сельскохозяйственным животным и мясу, ежедневно город потребляет две тысячи тонн животного белка. Можно представить Лондон как чудовищную машину по переработке домашних животных. И тем не менее я не смотрю на него так. Бойни — это лишь малая часть всего, что связано с животными. Если отвлечься от простого потребления, то первой по важности группой будут рабочие животные. В Большом Лондоне по меньшей мере пять тысяч сторожевых собак, связанных с охранными агентствами. По меньшей мере, пять тысяч лошадей, которые используются как тягловая сила или для верховой езды, четыре тысячи скаковых лошадей, распределённых по пятидесяти конюшням, плюс две тысячи лошадей в полиции и в кавалерии, три тысячи борзых, три тысячи почтовых голубей. А кроме лошадей, есть ещё все остальные животные. Согласно статистике по Лондону, под нами сейчас миллион домашних собак, полтора миллиона кошек, пять миллионов самых разных птиц в клетках, два миллиона мелких грызунов, вроде морских свинок, и какое-то количество пресмыкающихся и рыбок, о котором мы можем только догадываться. Не стоит забывать и о лабораторных животных в научно-исследовательских институтах, частных и государственных, фармацевтических предприятиях, в ветеринарных институтах и так далее. Группа, которая здесь, в Лондоне и его окрестностях, насчитывает предположительно до десяти миллионов животных, самого разного размера, от землеройки до мускусного быка. И всё это вместе, все эти двадцать с лишним миллионов живых существ, — это примерно половина. Вторая половина — это то, что можно назвать «животный люмпен-пролетариат города». Бездомные собаки, дикие кошки, группа полубешеных животных, которые пытаются приспособиться к биотопу большого города, лисы, голуби, городские мыши, чайки, крысы, насекомые. И мы ещё даже не упомянули зоопарки или аквариумы.

Андреа Бёрден дошла до стекла, оказавшись к Маделен спиной. Теперь она снова повернулась к ней.

— Лондон — это не просто организм, который перерабатывает животных. Он нечто значительно более сложное. Наши биологи утверждают, что в городе живёт более тридцати миллионов живых существ, помимо людей, всего около десяти тысяч видов. Они говорят, что животная биомасса на один квадратный километр составляет семьдесят пять тонн. Знаешь, что это значит? Маделен покачала головой.

— Это означает, что в Лондоне не просто больше животных, чем в любом английском лесу, чем вообще в каком-либо другом месте в Англии. Это означает, что здесь более высокая плотность животных, чем, например, в Мату Гроссу в засушливое время года. Лондон — это один из самых крупных ареалов распространения животных на всём Земном шаре.

Маделен снова посмотрела на город, потом в свой уже опустевший стакан, а затем опять на город.

— Ну и что?

Она совсем не хотела быть грубой, но для открытого проявления вежливости требуется некоторый излишек сил, а Маделен ехала на запасном баке.

— Давай я тебя провожу, — сказала Андреа Бёрден.

Она помогла Маделен встать со стула. Ковёр под её ногами стал вязким.

— А мы, люди, — спросила Маделен, — мы ведь тоже важны?

— Мы сделали свой выбор. Мы привезли сюда животных. Меня интересуют жертвы.

Положив бутылку с джином в коричневый бумажный пакет, Андреа Бёрден протянула его