на город бомбардировщики, сбрасывали свой груз и отворачивали в сторону, а некоторые, выпуская шлейф дыма и огня, устремлялись к земле. В грохоте непрерывных разрывов, доносившихся со стороны города, поднималась огромная стена дыма и пыли, окружая дома и городские предприятия. Использование тяжелых бомбардировщиков отражало взгляды Монтгомери и высшего союзного командования, которые считали, что теперь необходимо прибегнуть к крайним мерам, чтобы подготовить путь к наступлению на суше. Впоследствии эта акция стала рассматриваться как одна из наиболее бесполезных воздушных атак за всю войну. Летчики были вынуждены сбрасывать бомбы довольно далеко от переднего края, чтобы исключить риск удара по английским войскам; в результате немецкой обороне был причинен незначительный урон. Только старинный город Кан поплатился сторицей.

Примерно четверть жителей Кана покинули город до появления бомбардировщиков по настоянию как немцев, так и местного начальника полиции. Однако многие остались, опасаясь за сохранность своих домов и имущества и доказывая, что «эвакуироваться — значит уйти от одних немцев, чтобы прийти к другим немцам, избежать бомб и снарядов здесь и оказаться под их ударами в другом месте».[184] Они не ожидали столь опустошительного града бомб от массированного воздушного налета. Когда умолк шум бомбардировщиков в небе, «над городом воцарилась великая тишина, прерываемая только криками раненых да шумом периодически падавших кирпичных стен пылавших строений».[185] Здание университета было объято пламенем; первоначально возник пожар в химических лабораториях, откуда пламя моментально распространилось на другие помещения. Небольшие группы пожарников безуспешно пытались локализовать огонь, с трудом качая воду из реки Одон, поскольку магистральный водопровод оказался разрушенным в сотнях участков. 38 местных жителей погибли в одном подвале, только на одной улице были убиты и ранены 50 человек. Оставшиеся в живых были настолько напуганы опустошением вокруг, что продолжали отсиживаться в подвалах даже тогда, когда немцы наконец начали отход по городским улицам.

Когда на следующее утро 1-й корпус начал операцию «Чарнвуд», войска, принимая в расчет авиационные удары, произведенные накануне, с легким сердцем пошли в наступление. Однако очень скоро они обнаружили, что немцы сопротивляются столь же упорно, как всегда. Солдаты 12-й танковой дивизии СС под командованием генерала Мейера составляли костяк обороны, по-видимому не разрушенной даже несмотря на то, что за многие недели тяжелых боев без пополнений ряды обороняющихся сильно поредели. Два дня ожесточенных боев обошлись некоторым батальонам 2-й армии потерями до 25 процентов личного состава. Им все же удалось выйти на северный берег реки Орн посередине разрушенного города, но дальше продвинуться они не смогли. Немцы все еще удерживали за собой важную возвышенность Бургибю к югу от Кана и еще ближе к городу сталелитейные заводы Коломбель, откуда их наблюдатели могли засечь любое движение английских войск. Слишком много было пролито крови и слишком много недель ушло на овладение руинами, чтобы предложить еще что-либо большинству мыслящих английских командиров, кроме трагических напоминаний о других руинах и других бесцельных победах почти 30-летней давности.[186] Операция «Чарнвуд» не принесла даже компенсации в виде потерь значительной части немецких войск.

В то время как английская и 3-я канадская дивизии с большим трудом пробивали себе дорогу в Кан, западнее от них 43-я английская дивизия и поддерживавшие ее бронетанковые части понесли потери до 2000 человек за два дня возобновившихся боев за высоту 112 (господствующая высота за рекой Одон), которая была потеряна на последних стадиях наступления 2-й армии к реке Орн и за нее в период с 26 июня по 1 июля. И опять непреодолимая сила 12-й танковой дивизии СС вынудила дивизию Томаса увязнуть в кровопролитных боях без существенного продвижения. Подобно многим другим атакам английских войск, атака 10 июля началась хорошо вслед за мощными ударами с воздуха, и головные части вышли к Этервилю и даже на склоны высоты 112 к 8 часам утра. Капрал Крис Портуэй, 21 года от роду, командир отделения в одном из батальонов 130-й бригады 43-й дивизии, рассказывал: «Они с трудом шли и делали свое дело, не думая ни о смерти, ни о славе, подобно десантникам». Этот комментарий можно было бы применить в отношении многих английских территориальных формирований. Под звуки горна по призыву своего полковника они достигли Этервиля без серьезных потерь. Портуэй провел свой ожесточенный личный бой во дворе церкви, преследуя двух немцев между могильными надгробиями из камня и бетона, пока не настиг их внутри церкви гранатой. Он растерялся, встретив среди руин своего полковника, который беспомощно спросил: «Что тут происходит, капрал?» Казалось, полковник полностью потерял управление своими войсками. Однако день завершился сносными потерями. Солдаты окапывались вокруг Этервиля, довольные тем, что оказались возле замка, на стенах которого нарисованы огромные красные кресты, «так как немцы обычно не стремились бить по госпиталям», когда командиров вдруг вызвали для получения новых указаний, которые свелись к тому, чтобы продолжить наступление на следующую деревню — Малтот.

Без особого энтузиазма и не зная, что их ожидало впереди, за исключением того, что 7-й батальон 130-й бригады попал в тяжелое положение, они шли развернутой цепью через поле к деревне. Достигли фруктового сада и вдруг оказались под сильным огнем противника. Среди вспышек огня и дыма пошли вперед, навстречу пулеметному огню и огню из танков, расставленных в укрытиях вокруг деревни Малтот. «Они косили нас рядами…» Портуэй и еще несколько человек на некоторое время нашли укрытие в пустом котловане для танка и увидели, как немец выглянул из-за бруствера и потянулся за гранатой, чтобы бросить ее в котлован, но не растерявшийся Портуэй сумел застрелить его до того, как тот успел бросить гранату. Они проскочили из котлована в дом и быстро приготовились к ведению огня. Капрал пережил мимолетное неприятное чувство, что бой затеяли в доме неизвестной семьи: «Вот мы здесь, разрушаем дом, и я вдруг подумал, что бы я чувствовал, если бы это был мой дом». Но тут появились более неотложные дела, и думать было некогда. Шум на втором этаже говорил о том, что в доме они не одни. Последовал ожесточенный обмен гранатами и автоматным огнем между ними и немцами на втором этаже. Бой продолжался за каждый дом, пока по всем из них не открыли уничтожающий артиллерийский огонь. Позднее Портуэй узнал, что это стреляли англичане. Бригада получила приказ отойти от Малтота. Но он не добрался до уцелевших солдат 7-го батальона этой бригады. Портуэй бросился в ров, на него сверху навалилось еще несколько человек. Когда наконец прекратился артиллерийский огонь, он удивился, что никто не поднимается. Он слышал немецкие голоса и продолжал лежать неподвижно, пока не почувствовал, что одного из тех, кто лежал над ним, передвигали; он взглянул верх, в лицо своего противника. Все остальные лежавшие над ним были мертвые. У него появилось ощущение нереальности: «Вы можете представить себя раненым, убитым. Но вы никогда не представляете себя захваченным. Вам кажется, что с вами поговорят немного и отпустят домой. Я не мог поверить, что больше не увижу свою часть». Эсэсовцы обращались с Портуэем необычно хорошо, «значительно лучше, чем мы обращались с немецкими пленными. Неприятности начались потом, по мере углубления в немецкие тылы».

Переживания Портуэя были почти зеркальным отражением того, что пережил рядовой Циммлер из 12-й танковой дивизии СС, который был в Этервиле в тот же самый день. Циммлер, как это видно из его записей в дневнике, оказался вовлеченным в не столь героическую переделку, чем его некоторые коллеги: