вопреки разнице в возрасте, языке и происхождении. «С ней я чувствую себя так, словно она моя мама, сестра, друг и ангел-хранитель».
Однажды миссис Стабард попросила Хуана пригласить на чашку чая двух-трех приятелей, словно ей стало мало одних только рассказов о жизни хиппи. Он не сразу на это решился – боялся, что попытка совместить несовместимое повлечет за собой непредсказуемые последствия, но все же устроил такую встречу. Он выбрал троих самых презентабельных знакомых хиппи и предупредил, что, если они хоть чем-то огорчат миссис Стабард или вздумают стянуть что-нибудь из дома, он, вопреки собственным пацифистским убеждениям, свернет им шею. Две девочки и парень – Рене, Джоди и Асперн – продавали на улицах Эрлз- Корт благовония и матерчатые сумки, якобы изготовленные в Афганистане. Они вели себя более или менее прилично и отдали должное клубничному торту и пирожкам, которые испекла сама хозяйка, а потом зажгли ароматическую палочку, объяснив, что таким образом это место будет духовно очищено и тогда карма каждого из присутствующих лучше проявится, но тут оказалось, что миссис Стабард страдает аллергией: под воздействием очистительных ароматов она начала громко и неудержимо чихать, у нее покраснели глаза и нос, а Эстер звонко затявкала. С приступом удалось кое-как сладить, и вечер продолжался вполне сносно, пока Рене, Джоди и Асперн не принялись объяснять миссис Стабард, что составляют любовный треугольник и что заниматься любовью втроем значит совершать обряд поклонения Пресвятой Троице – Богу-Отцу, Сыну и Духу Святому, и вообще, это самый надежный способ претворить в жизнь девиз: «Занимайтесь любовью, а не войной», что и подтвердил на последней манифестации против войны во Вьетнаме на Трафальгар- сквер знаменитый философ и математик Бертран Рассел. Для методистской морали, в которой была воспитана хозяйка дома, любовь втроем явилась делом совершенно невообразимым, ничего подобного ей не могло привидеться даже в самом кошмарном и непристойном сне. «У бедняжки буквально отвисла челюсть, и весь остаток вечера она с нервными судорогами на лице взирала на троицу, которую я к ней привел. Позднее она мне призналась, что ее воспитывали так, как и положено воспитывать английских девочек, и много чего тем самым лишили. Она, например, по ее словам, никогда не видела своего мужа голым, потому что они с первого до последнего дня занимались сексом исключительно в потемках.
Сперва Хуан навещал миссис Стабард раз в неделю, потом – два, потом – три и наконец поселился у нее: она отдала ему комнату, которая раньше принадлежала мужу – в последние годы перед его смертью у них были раздельные спальни, у каждого своя. Совместное проживание, вопреки опасениям Хуана, складывалось замечательно. Хозяйка дома никогда не вмешивалась в его дела, не спрашивала, почему он вдруг не явился ночевать или почему возвратился домой, когда соседи по Сент-Джонз-вуд уже отправлялись на работу. Она дала ему ключи от входной двери. «Единственное, на чем она настаивала, это чтобы я мылся не реже двух раз в неделю, – со смехом сказал Хуан. – Ты не поверишь, но три года бездомной жизни напрочь отвадили меня от душа. В доме у миссис Стабард я постепенно вновь усвоил извращенческую привычку времен Мирафлореса: принимать душ ежедневно».
Хуан помогал миссис Стабард в саду, на кухне, прогуливал Эстер и выносил мусор, а еще они с хозяйкой вели долгие, вполне семейные беседы, когда каждый держит в руках чашку чая и перед ними стоит блюдо с имбирным печеньем. Он рассказывал ей про Перу, она ему – про ту Англию, которая, с точки зрения swinging London, выглядела чем-то доисторическим. Мальчики и девочки в той Англии до шестнадцати лет учились в строгих закрытых школах, жизнь замирала в девять вечера – повсюду, за исключением районов с дурной славой: Сохо, Сент-Панкраса и Ист-Энда. Единственные развлечения, которые позволяли себе миссис Стабард и ее муж, это изредка сходить на концерт или послушать оперу в «Ковент Гарден». Летом, во время отпуска, они одну неделю проводили в Бристоле, в гостях у родственников, а вторую – на озерах в Шотландии, и мужу такой отдых очень нравился. Миссис Стабард никогда не была за границей, но очень интересовалась тем, что там происходит: внимательно читала «Таймс», начиная, правда, с некрологов, и слушала новости Би-би-си в час дня и восемь вечера. Ей и в голову никогда не приходило купить телевизор, а в кино она была считанные разы. Но у нее имелся проигрыватель, и она слушала симфонии Моцарта, Бетховена и Бенджамина Бриттена.
Однажды к ней на чашку чая заглянул ее племянник Чарльз, единственный из оставшихся близких родственников. Он тренировал лошадей в Ньюмаркете, и тетка искренне называла его выдающимся человеком. Наверное, так оно и было, если судить по красному «ягуару», который стоял у дверей дома. Моложавый, со светлыми вьющимися волосами и круглыми щеками, Чарльз страшно удивился, что в доме не нашлось бутылки good Scotch,[54] и ему пришлось удовольствоваться рюмкой москателя, который миссис Стабард откуда-то извлекла, чтобы побаловать его после знаменитых пирожков с огурцами и торта с сыром и лимоном. Чарльз с большой теплотой отнесся к Хуану, хотя не без труда сообразил, где находится экзотическая страна, из которой явился этот ручной хиппи, и вообще путал Перу с Мексикой, за что сам и упрекнул себя со спортивной прямотой: «Непременно куплю карту мира и учебник географии, чтобы больше не попадать впросак, как сегодня». Он просидел до самого вечера и нарассказал кучу историй про лошадей, которых в Ньюмаркете готовит к соревнованиям. А еще он признался, что тренером стал только потому, что не смог стать жокеем – помешало слишком крепкое телосложение. «Быть жокеем значит постоянно всем жертвовать, но зато нет на свете профессии прекрасней. Выиграть дерби! Победить в Аскоте! Что может с этим сравниться! Это куда лучше первого приза в лотерею!»
Перед уходом он полюбовался портретом Эстер, сделанным Хуаном. «Настоящее произведение искусства!» – вынес он свое суждение. «А я в душе потешался над ним, сочтя неотесанным болваном», – покаялся Хуан Баррето.
Но какое-то время спустя Хуан получил письмо, и эти несколько строк окончательно переменили его судьбу (первая перемена случилась после уличной встречи с миссис Стабард и собачкой Эстер). Не согласится ли «художник» написать портрет Примроуз, лучшей кобылы в конюшне мистера Патрика Чика, которую Чарльз тренирует: хозяин, очень довольный результатами, показанными на ипподромах, желает увековечить кобылу маслом на холсте. Он обещал 200 фунтов, если портрет ему понравится, а если нет, Хуан возьмет себе картину и получит 50 фунтов за труды. «У меня до сих пор голова кружится и звенит в ушах, как вспомню тот миг, когда до меня дошло, о чем толкует в своем письме Чарльз», – Хуан закатил глаза, изобразив полный восторг.
Благодаря Примроуз, а также Чарльзу и мистеру Чику, Хуан из разряда нищих хиппи перешел в категорию хиппи салонных. Талант и готовность обессмертить в масле кобыл разных возрастных категорий, производителей и скакунов («Прежде я никогда и не знал ничего об этих зверюгах») постепенно открыли ему двери в дома коннозаводчиков и владельцев лошадей. Мистеру Чику изображение Примроуз понравилось, и обалдевший Хуан Баррето получил обещанные 200 фунтов. И первое, что он сделал, это пошел и купил миссис Стабард шляпку с цветами и подходящий к ней зонтик.
С тех пор прошло четыре года. Хуан так до конца и не поверил в реальность фантастического поворота в своей судьбе. Он написал не меньше сотни полотен с изображением лошадей и сделал бессчетное количество рисунков, набросков – карандашом и углем. Теперь у него было столько заказов, что хозяевам конюшен из Ньюмаркета приходилось неделями дожидаться своей очереди. Он купил домик на полпути между Кембриджем и Ньюмаркетом, а затем и pied-a-terre[55] в Эрлз- Корт, чтобы было где приткнуться во время наездов в Лондон. Всякий раз, попадая сюда, он непременно навещал свою добрую фею и выводил на прогулку Эстер. Когда собачка померла, они с миссис Стабард похоронили ее в саду.
За тот год я виделся с Хуаном Баррето несколько раз – почти в каждый мой приезд в Лондон, а он, в свой черед, на несколько дней остановился у меня, когда решил посетить Париж, чтобы посмотреть выставку в Гран-Пале – «Век Рембрандта». Мода на хиппи только-только добралась до Франции, и люди на
