Атмосфера в «хаммере» резко изменилась, когда Эрику высадили возле ее работы. Я с облегчением посмотрела вслед радостной вампирше, которая помахала нам и скрылась в дверях фирмы, занимающейся компьютерной безопасностью. Вооруженный охранник придержал перед ней двери, а нам коротко кивнул. Она вела себя как пустоголовая дура, говорила как пустоголовая дура, одевалась как богатая пустоголовая дура — но к этому готскому прикиду и броской внешности прилагались мозги. И у Эрики, в отличие от Айви, поведение не служило маскировкой для депрессии.

— О господи! — выдохнул один из охранников Кормеля, когда мы двинулись дальше. — Она никогда рта не закрывает.

В другом случае я бы ответила чего-нибудь про то, что женщины таким образом восполняют неумение мужчин в этой сфере деятельности, но на этот раз он был прав. Когда Эрика не спала, она молола языком.

Расслабив плечи, я подвинулась на кожаном сиденье, устраиваясь вольнее на освободившемся пространстве. Кожа осталась теплой, от нее шел запах вампирских феромонов. Давно уже я не получала такой их дозы — мои связи с вампирами резко сократились после смерти Кистена.

В мозгу возник смутный сигнал тревоги, я открыла глаза. Не хотелось мне снова завязываться с вампирами, как бы это ни было приятно — а это было приятно. Но это — постепенный переход к пассивности, и он медленно меня убьет или вызовет взрывную реакцию. Я это знала, и Айви это знала, и, быть может, смерть Кистена была мне на благо, каким бы она ни была горем. Нельзя сказать, что Кистен приносил мне вред: он помогал мне избавиться от слабостей, о которых я и сама не знала, вводил меня в ту культуру, которую можно понять только на опыте. Его смерть разбила мне сердце, вывела из слепоты и спасла меня от меня самой… и я не хочу делать ее напрасной, в упор не видя то, чему она меня научила.

Сладкая горечь воспоминаний закружила меня водоворотом, и я села ровнее, аккуратно положив сумку себе на колени. Сидящий рядом элегантный Ринн Кормель коснулся рта тыльной стороной ладони — думаю, он прикрыл улыбку. Меня бросило в жар при мысли, что он видел сейчас, как я взяла себя в руки.

Ринн Кормель не был стереотипным мастером-вампиром. Он пока еще не был мертв достаточно долго, чтобы перейти коварный сорокалетний барьер, и не пытался скрыть возраст, в котором умер, поддерживая спортивную форму лет на сорок с небольшим. Угольно-черные волосы пронизывали серебряные нити, на лицо легли первые морщинки, которые мужчинам помогают достичь вершин карьеры и которые женщины стараются скрыть. Он знал, что я стала его подозревать, но не притворялся, что этого не заметил. Не делал никаких загадочных заявлений вроде «ничего из этого не выйдет хорошего», произносимыми как полуугроза, полуобещание. Просто он был такой чертовски… обыкновенный. Политик и политик.

Я окинула его взглядом — свежая стрижка, черное кашемировое пальто, блестящие туфли. Туфли не по погоде, но он все равно не простудится. Все это на публику.

Увидев, что я смотрю, Кормель улыбнулся. Он был высок, хорошо одет и хорошо сложен. Смех приятный, манеры располагающие, но не был он ни красив, ни чем-либо примечателен — слишком мертвенно-бледен, чтобы быть привлекательным, — пока не улыбался. А тогда он становился неотразим. Его улыбка спасла мир — в буквальном смысле не дала ему развалиться, когда после Поворота все разлеталось и склеивалось невиданным ранее образом. Это была не улыбка, а обещание — добра, честности, надежности, защиты, свободы и процветания. Увидев эту улыбку, адресованную мне, я заставила себя отвернуться и заправила за ухо выбившуюся прядь.

Айви застыла неподвижно, поняв происходящее на заднем сиденье по сигналам, которые я ей невольно передавала. Да вообще любой, кто был в машине, мог понять. Когда Айви повернулась к нам, она озабоченно хмурилась:

— В больнице пустят копов по ее следу, пока мы успеем оформить отказ, — сказала она. — Им совсем не улыбается таскаться по судам, если она свалится.

Сидящий в моем пальто Дженкс засмеялся, и я вздрогнула — совсем забыла, что он здесь.

— И сколько шансов за то, что она не свалится? — спросил он саркастически, потом вылетел и сел ко мне на плечо под укрытие теплого шарфа, раз Эрика ушла.

— Мы договорились насчет пожить у одного друга недалеко от церкви, чтобы Дженкс мог подходить к телефону, — ответила Айви, глядя неспокойно то на меня, то на Кормеля. В ней ощущался какой-то беспомощный страх — не тот первобытный страх, какой вызывал у нее Пискари, когда глядел на меня, но страх, что Кормель может мною заинтересоваться. Это не ревность была — это был страх остаться одной. — Если мы едем к церкви, я покажу дорогу, когда подъедем ближе, — договорила она.

Дженкс фыркнул:

— Сколько раз ты теряла сознание в этом году, Рейч?

Разозлившись, я попыталась на него посмотреть, но он был слишком близко.

— Хочешь потерять сознание прямо сейчас, Дженкс?

— Я был бы рад, если бы вы остановились у меня, — сказал Кормель, сидящий со сложенными на коленях руками. — У меня сейчас полно места, поскольку верхние этажи я снова превратил в жилые. Там только одна кровать, но одна из вас могла бы спать на диване.

На диване? — подумала я неприязненно. Он намекает, что мы с Айви делим не только квартплату? Впрочем, в его тоне я не слышала даже намека на такое предположение. Все равно, я не могла поехать к нему ночевать. Мне надо было добраться до вещего зеркала, связаться с Алом и взять на завтра выходной — все до восхода солнца. В это время года восход около восьми, и я начинала уже нервничать.

— «Чиккринг» доставили на той неделе, — сообщил Ринн Кормель, повернувшись так, что все его внимание было направлено на меня. — Вы слышали когда-нибудь, Рэйчел, как Айви играет на фортепьяно? У нее очень тонкое туше, ей бы стоило заняться профессионально. — Потом он улыбнулся: — Хотя у нее будут столетия, чтобы пойти по этому пути, если возникнет такое желание.

— Да, — ответила я, вспомнив те немногие случаи, когда я заставала Айви за инструментом. Она тут же переставала играть: фортепьяно открывало ее сильнее, беззащитнее, чем она хотела бы при мне быть.

— Чудесно! — Кормель наклонился, тронул шофера за плечо, показывая направление. — Пожалуйста, позвоните, чтобы включили отепление.

Я на секунду закрыла глаза, помотала головой.

— Нет, «да» относилось к тому, что я слышала, как она играет. Но остаться у вас мы не можем.

— Все равно спасибо, Ринн, — тихо сказала Айви, будто ждала, чтобы я отказалась первой. — Дженксу нужно попасть домой по делам фирмы. Пикси никто арестовывать не будет, но какие-то неприятности будут почти непременно, и мне не хотелось бы быть на другой стороне Низин, когда станут ломиться в нашу дверь.

Кормель приподнял черные брови — на бледном лице и в тусклом свете они сильно выделялись.

— Но вы хотя бы со мной поужинаете? После отставки у меня нет возможности участвовать в светских мероприятиях так часто, как я привык, и как ни удивительно, мне этого не хватает. — Он слегка улыбнулся, устроился поудобнее под шелест кашемира. — Просто поразительно, какой глубины политического понимания можно достичь за стаканом доброго вина. Таши сейчас нет, и я вряд ли выдержу еще один вечер, наполненный описанием наших процедур безопасности и способов их улучшения.

Водитель тихо засмеялся, но когда я набрала воздуху, чтобы вежливо отклонить приглашение, Кормель наклонил голову, останавливая мою речь:

— Мне нужно несколько часов, чтобы оформить ваш отказ от госпитализации. Утром вы будете спать у себя в церкви — позвольте мне сделать это для вас. И еще мне нужно поговорить с Айви о том, что я выяснил.

Айви переглянулась со мной, глазами прося согласиться. Этот мужчина ей очевидным образом нравился, и мне, помнящей, как обращался с ней Пискари, трудно было отказаться. Кроме того, я хотела знать, кто убил Кистена.

Дженкс, подумав, что я колеблюсь, прошептал:

— А фиг ли бы и нет?