скелетами и горшками, наполненными полудрагоценными камнями. Так у моего друга появилось новое хобби. Он тщательно обрабатывал свои экспонаты, возраст которых насчитывал тысячи лет. Ауфшнайтер вполне обоснованно гордился собой: ему первому удалось найти доказательства существования древней тибетской цивилизации. О ней не слышал ни один из лам, и ни в одной исторической книге не упоминалась эпоха, когда тибетцы хоронили усопших и оставляли подарки в их могилах.

Ауфшнайтер хотел выставить найденное в археологическом музее в Индии, но после вторжения китайцев в Тибет тщательно упаковал коллекцию, и мы увезли ее с собой.

Мне неожиданно представилась возможность выбраться из Лхасы и увидеть незнакомый район страны. Друзья попросили провести осмотр и сделать предложения по реконструкции их поместий. Для меня выхлопотали у правительства отпуск, и я отправился в поездку по деревням. Условия жизни там напоминали средневековые. Крестьяне пахали землю деревянным плугом с железным наконечником. В качестве тягловой силы применялись дзо (помесь коровы и яка, великолепное тягловое животное, похожее на яка, но дающее молоко, ценное и жирное).

Тибетцы уделяли недостаточно внимания орошению полей. Весна, как правило, приносила с собой сушь, но никому не приходило в голову взять воду для полива из переполненных талой водой ручьев и рек.

Владения знати занимали порой довольно обширные пространства. Иногда, чтобы пересечь их верхом, требовался целый день. К каждому поместью прикреплялось множество крестьян. После обработки нескольких полей, выделенных им в личное пользование, пахари отрабатывали определенное время на своего помещика. Из числа верных людей последний назначал управляющего, чувствовавшего себя среди односельчан маленьким королем. Хозяин же обычно жил в Лхасе, где работал на правительство, и у него не оставалось времени заниматься имением. Однако за свою службу чиновники часто награждались наделами земли: некоторым за время карьеры дарили до двадцати участков. Если же чиновник попадал в немилость, он мог лишиться всего состояния — оно возвращалось в ведение правительства. Многие семьи жили в родовых замках веками и носили фамилии, соответствующие названию местности. Их предки строили эти крепости обычно на скалистых возвышенностях, господствовавших над долинами. Поместья на равнине обносили рвами, но потом они высохли, заброшенные. Хранившееся в замках древнее оружие свидетельствовало о боевом духе древних лордов, постоянно отражавших атаки монголов.

Я обрадовался представившейся возможности покинуть Лхасу и проводил дни и недели в разъездах по незнакомой местности. Путешествовать приходилось верхом. Часть пути я проделал в обтянутой шкурой яка лодке, спускаясь вниз по течению полноводной Брахмапутры, останавливаясь только для того, чтобы посетить приглянувшийся монастырь и сделать несколько фотографий.

Я вернулся в Лхасу уже зимой. Небольшой приток реки Кийчу покрылся льдом, натолкнувшим меня на новую идею. Вместе с группой друзей, включая брата далай-ламы, мы организовали конькобежный клуб. Раньше в Тибете на коньках катались только сотрудники Британского представительства, изумляя местных жителей. В наследство от англичан нам достались коньки, подаренные ими слугам при отъезде. Первый наш опыт многих позабавил. Посмотреть на нас собралась большая толпа зевак, смеявшаяся и спорившая, кто следующий упадет или провалится под лед. Родители с ужасом узнавали о решимости их детей обязательно научиться кататься на коньках. Старомодные и далекие от спорта знатные семьи не могли понять, как кому- то может прийти в голову привязать к подошве нож и скользить на нем по льду.

Далай—лама узнал от своего брата о наших занятиях новым спортом, но, к сожалению, катка не было видно с крыши Поталы. Бог-Король очень хотел сам посмотреть на конькобежцев, по не мог. Он послал мне свою кинокамеру с просьбой запечатлеть их. Мне никогда раньше не доводилось работать оператором. Пришлось предварительно тщательно изучить аппаратуру и инструкции. Отсняв пленку, я отправил ее на проявку в Индию через министерство иностранных дел. Спустя два месяца мое кино уже смотрел далай- лама. Получилось оно довольно хорошо. Благодаря ему я впервые лично познакомился с молодым правителем Тибета, фильм послужил отправной точкой наших отношений, в конце концов переросших в крепкую дружбу вопреки предрассудкам.

Вскоре Лобсанг Самтен попросил меня от имени брата отснять различные церемонии и празднества. Удивительно, насколько сильно далай-лама интересовался этими фильмами. Через Лобсанга Самтена он всегда давал мне подробные инструкции, устные или письменные, советовал, как лучше использовать свет с определенных позиций, оповещал о сроке начала той или иной церемонии. Я же посылал ему сообщения, в какой момент процессии нужно смотреть в сторону камеры.

Естественно, я всегда старался держаться незаметно. Бог-Король тоже считал это весьма важным, инструктировал меня находиться поодаль, а если невозможно — вообще отказаться от съемки. Конечно, люди замечали мои действия, но, узнав, что я выполняю просьбу его святейшества, мешать перестали. Бывало даже, воинственные члены Доб-Добз оттесняли загораживавшую мне перспективу толпу в сторону. Раз я попросил их попозировать, и они, словно овцы, покорно согласились. Таким образом удалось сделать много уникальных фотографий различных религиозных церемоний. Кроме кинокамеры, я всегда носил с собой «лейку» и снимал разные необычные сцены для себя лично.

Я сделал несколько прекрасных карточек дворца под названием Цуг-Лаг-Кханг. В нем, построенном в VII веке, хранилась самая ценная статуя Будды в Тибете. Дворец возвели во времена знаменитого короля Сронгцена Гампо. Обе его жены были принцессами и исповедовали буддизм. Одна прибыла из Непала и основала второй великий храм Лхасы — Рамоче. Другая — китаянка — привезла с собой из Китая золотого идола. Короля, исповедовавшего древнюю религию, жены обратили в буддизм, ставший впоследствии государственной религией. Сронгцен приказал специально для этого идола построить храм. У него имелся тот же дефект, что и у Поталы: внешне большой и впечатляющий, внутри он напоминал темный, неуютный каземат с множеством коридоров, набитый сокровищами, ежедневно пополнявшимися свежими подношениями, ибо каждый вновь назначенный министр покупал для храма новые украшенные костюмы статуям святых и плошку для масла из чистого золота. В лампах постоянно горело масло, летом и зимой воздух пропитывал его прогорклый запах. Мыши, тысячами лазавшие вверх-вниз по тяжелым шторам, пожирали цампу и масло из широких чанов. В храм никогда не проникал дневной свет, только лампы мерцали на алтаре. Вход в святая святых обычно закрывала тяжелая железная дверь. Ее поднимали лишь в установленные часы.

В темном узком проходе я нашел свисавший с потолка колокол и не поверил своим глазам, прочитав надпись на нем: «Те Deum Laudamus». Возможно, он попал сюда из церкви, построенной в Лхасе много веков назад католическими миссионерами. Им не удалось прижиться в Тибете, и они покинули страну. Наверное, колокол сохранился благодаря уважению, питаемому тибетцами к любой религии. От здания же иезуитского костела не осталось никаких следов.

Вечером Цуг-Лаг-Кханг наполнялся верующими. Занавес поднимался, и длинная очередь выстраивалась перед алтарем Будды. Каждый прикасался к статуе лбом и оставлял подношение. Монах наливал в ладонь посетителю святую воду, подкрашенную шафраном. Человек отпивал часть воды, а остальной окроплял себе голову. Многие монахи проводили в храме всю жизнь, охраняя сокровища и доливая масло в лампы.

Однажды предпринималась попытка провести в храм электричество, однако из-за короткого замыкания произошел пожар. Всех, кто участвовал в проекте, уволили. Потом никто больше не заикался об искусственном освещении.

Перед храмом террасой располагались каменные плиты, за тысячу лет отполированные до блеска верующими, падавшими на них ниц. Видя углубления в камнях, протертые телами молящихся, легко понять, почему христианская миссия в Лхасе провалилась. Лама из Дребунга, приехав в Рим обращать католиков в свою веру и увидев ступени святой лестницы, отполированные коленями многочисленных паломников, тоже сразу понял бы тщетность своих усилий и покинул Ватикан. Между христианством и буддизмом всегда имелось много общего: вера в счастливый загробный мир, пропаганда смирения. Однако тибетца не мучили с утра до вечера «прелести» цивилизации, он находил время подумать о душе, посвящая религии основную часть жизни, как на Западе в Средние века.

Нищие занимали свои места у дверей храма. Они прекрасно знали: в присутствии Бога человек становится внимательным и щедрым. В Тибете, как и в большинстве других стран, нищих считали напастью. К строительству моей дамбы правительство решило привлечь здоровых нищих. Чиновники осмотрели тысячу их в Лхасе, отобрали семьсот мужчин, вполне здоровых, и заставили трудиться, обеспечив питанием и