нарушит наши планы?! Меня охватывало отчаяние.

На следующий день в подавленном состоянии я направился в дом родителей далай-ламы. Мы надеялись, что их вмешательство поможет. Святая Мать и Лобсанг Самтен пообещали рассказать обо всем молодому Богу-Королю и попросить замолвить за нас слово. Он так и сделал. Хотя молодой далай-лама еще не имел реальной власти, его мнение могло повлиять на развитие событий.

Между тем Ауфшнайтер ходил от одного знакомого к другому, уговаривая выступить единым фронтом в нашу защиту. Используя любую возможность, мы составили петицию на английском, изложив аргументы в пользу своего пребывания в Тибете.

Но судьба нам не улыбалась. Мой радикулит разыгрался всерьез, я едва мог пошевелиться. Мне пришлось валяться в постели, страдая от боли, пока Ауфшнайтер, стирая ноги до мозолей, носился по городу.

21 февраля на пороге нашего дома появились солдаты. Они приказали нам собираться: им приказано сопроводить нас в Индию. Ехать надлежало ранним утром. Все надежды рухнули, но я не мог отправиться в путь. Мне удалось лишь с трудом добраться до окна, демонстрируя лейтенанту мою беспомощность. Его лицо осталось беспристрастным: он выполнял приказ и не имел полномочий выслушивать какие-либо объяснения. Собравшись с духом, я попросил его сообщить начальству, что могу покинуть Лхасу только в том случае, если меня вынесут на руках. Солдаты ушли.

Мы бросились к Царонгу за помощью и советом, но он не сообщил нам ничего нового. По его словам, никто не мог отменить решения правительства. Оставшись вдвоем в комнате, мы вовсю ругали мой радикулит, мешавший нам бежать той же ночью, предпочтя опасности и невзгоды даже самым комфортабельным условиям за колючей проволокой. Однако сдвинуть меня с места завтра будет нелегко: я с горечью решил оказывать пассивное сопротивление.

Но следующим утром ничего не произошло. Не появилось ни солдат, ни новостей. Сгорая от нетерпения, мы послали за Кабшопом, который явился сам и выглядел довольно растерянно. Ауфшнайтер объяснил, как сильно я болен. Началось обсуждение нашей проблемы. «Может быть, — сказал Кабшоп с серьезным видом, — нам удастся достичь компромисса?»

Тут мы начали подозревать, что на нашей выдаче настаивает Британское представительство.

Вполне понятно, Тибет маленькая страна, в чьих интересах поддерживать хорошие отношения с соседями. Какой резон ссориться с Англией из-за такой мелочи — пары беглых немецких военнопленных? Ауфшнайтер предложил попросить у английского доктора дать медицинское заключение о состоянии моего здоровья. Кабшоп согласился, но настолько скептически, что мы, обменявшись взглядами, убедились в правоте своих подозрений.

Доктор посетил меня на следующий день и сообщил: решение о дате нашего отъезда будет принято правительством. Он сделал мне укол, от которого лучше не стало. Больше пользы принес подаренный Царонгом теплый шерстяной платок.

Я упорно пытался преодолеть свой недуг, нарушавший наши планы. Один лама рекомендовал мне перекатывать палку ступнями вперед-назад. Я ежедневно, стиснув зубы, часами занимался этим, сидя на стуле. Упражнение причиняло много боли, но постепенно помогало. Вскоре я смог выходить в сад и, подобно старику, греться на теплом солнышке.

Весна вступила в свои права. Наступал март, и четвертого числа началось празднование Нового года, самого длительного из тибетских торжеств, продолжавшегося три недели. Я не мог принимать в нем участие, только слушал отдаленные звуки барабанов и тромбонов и, глядя на суету в доме, понимал важность всего происходящего. Каждый день меня навещали Царонг с сыном, демонстрируя свои новые великолепные одежды из шелка и парчи. Ауфшнайтер, естественно, бывал повсюду и подробно докладывал мне вечером об увиденном.

Наступавший год назывался годом Очищающего Огня. Примерно 4 марта (тибетский Новый год, как и наша Пасха, не имеет фиксированной даты) городской магистрат обычно передавал всю полноту власти монахам. Начинал действовать суровый и своеобразный режим. Первым делом производилась уборка улиц. Вечно грязная, Лхаса становилась образцом чистоты. Провозглашался некий гражданский мир, ссоры запрещались. Общественные офисы закрывались, а уличная торговля становилась еще оживленнее, прекращаясь лишь на время праздничных процессий. Любые нарушения закона, включая азартные игры, наказывались с полной строгостью. Монахи судили преступников сурово, приговоры выносили жестокие, вплоть до смертной казни (правда, в таких случаях вмешивался регент и самостоятельно разбирался с виновными).

Похоже, празднуя, власти совсем позабыли о нас, и мы старались никак не привлекать к себе внимания. Возможно, правительство удовлетворилось диагнозом английского доктора, гласившим, что мне еще рано путешествовать. Мы получили передышку. Я изо всех сил стремился поправиться, обрести физическую форму, необходимую для побега в Китай.

Каждый день солнце в саду пригревало сильнее и сильнее. Но однажды утром сад неожиданно завалило глубоким снегом. В марте снег в Лхасе — редкое явление. Город расположен в самом сердце Азии, и атмосферные катаклизмы здесь редки. Зимой снег лежит недолго, и теперь он тоже быстро растаял, принеся даже пользу: песок и пыль превратились в грязь, уменьшив неудобства от последующих песчаных бурь. Они каждую весну регулярно бушуют тут в течение примерно двух месяцев, чаще обрушиваясь на город после полудня.

Обычно буря быстро приближается к Лхасе огромным черным облаком. Дворец Потала скрывается из виду. Люди спешат по домам. Жизнь замирает. Животные на полях поворачиваются хвостами к ветру и терпеливо ждут, когда снова смогут щипать траву. Многочисленные уличные собаки жмутся стаями по углам. (Кстати, они не такие уж дружелюбные. Однажды Ауфшнайтер вернулся домой в разорванной одежде. На него набросились псы, загрызшие умирающую лошадь и пировавшие вовсю. Ауфшнайтер им чем-то помешал. )

Период песчаных бурь — самое неприятное время года в Тибете. Даже сидя в комнате, вы ощущаете песок, скрипящий у вас на зубах: в домах Лхасы нет двойных рам. Утешает одно: весенние бури означают конец зимы. Садовники знают — заморозков уже нечего бояться. Луга вдоль каналов начинают зеленеть, символизируя рост волос на голове Будды. Гибкие свисающие ветки плакучих ив, вполне оправдывая столь поэтическое название деревьев, покрываются пушистыми желтыми соцветиями.

Когда я снова смог двигаться нормально, мне очень захотелось приносить хоть какую-то пользу. Царонг посадил в своем саду сотни молодых фруктовых деревьев, выращенных из семян и до сих пор не приносивших плодов. Вместе с Джорджем, сыном хозяина, я приступил к их систематической прививке. Это дало повод домочадцам повеселиться. В Тибете прививка деревьев неизвестна, нет даже такого слова в языке. Местные жители называли данный процесс «женитьба» и считали его довольно занятным.

Тибетцы — счастливый маленький народ, полный ребяческого юмора. Им достаточно малейшего повода для смеха. Если кто-нибудь споткнется или поскользнется, люди могут веселиться часами. Повсеместно принято смеяться над чужими неприятностями, но без злого умысла. Люди подсмеиваются над чем угодно. Не имея газет, они критикуют все, что им нравится, при помощи частушек или сатирических песенок: Мальчишки и девчонки, гуляя вечером по Паркхору, распевают последние частушки. Даже самые высокопоставленные чиновники не могут избежать разгромного осмеяния. Иногда правительство запрещает какую-нибудь конкретную песню, но за ее исполнение никого не наказывают, а просто больше не исполняют публично. Но она звучит ничуть не реже в частных домах.

В Новый год улица Паркхор кишит народом. Она идет вокруг храма, и на ней сконцентрирована почти вся общественная жизнь города. Здесь много крупных деловых зданий; религиозные и военные процессии начинаются и заканчиваются именно здесь. К вечеру, особенно в общественные праздники, верующие ходят по Паркхору, бормоча молитвы. Но не только верующими полон Паркхор. Здесь много красивых женщин, демонстрирующих свои последние наряды и слегка кокетничающих с молодыми знатными мужчинами. Женщины легкого поведения демонстрируют себя здесь же.

Другими словами, Паркхор являет собой центр бизнеса, социальной жизни и фривольности.

15— го числа первого месяца нового тибетского года я почувствовал себя настолько хорошо, что тоже смог принять участие в празднествах. Это был знаменательный день, когда устраивалась величественная процессия с участием самого далай-ламы. Царонг пообещал уступить нам окно в одном из своих домов, выходящих фасадом на Паркхор. Мы заняли места на первом этаже, поскольку никому не позволено