Он потянулся и сладко зевнул — не похоже, чтобы он всю ночь не спал и переживал. А я вот не смогла уснуть, потому что даже в его объятиях меня не отпускал страх.
— Я уже давненько проснулась. Если я не сплю, то и кошмары мне не снятся. Ты понимаешь, королева Анна вроде бы является ко мне из могилы и предостерегает.
— О том, что королева Мария ненавидит Елизавету?
— Можно и так сказать. Анна всегда умоляет меня позаботиться о дочери, сберечь ее. Но я сама так напугана — как же я смогу защитить ее в нынешние времена, когда мне не на что опереться?
— Боюсь, скоро станет еще хуже, — прошептал Джон и крепче прижал меня к своей мускулистой волосатой груди. Мы приникли друг к другу. — Как бы королева не уступила своим советникам и не начала расправляться с теми, кого она клеймит как еретиков — черт бы побрал испанцев, папских лакеев, которые отравляют ее своими лживыми речами.
— Еретиков… — шепотом повторила я. — В понимании Марии, это и мы с тобой, потому что не склоняемся перед ее папской верой. А те книги, что спрятаны в твоих комнатах у королевских конюшен в Лондоне, да еще и те, которые я оставила в Сомерсет-хаусе…
— Да, надо бы их оттуда достать и перепрятать подальше от нашего жилья и от особняков принцессы — сразу же, как только окажемся там в следующий раз. А твои кошмары, возможно, связаны с тем, что ты слышала: если королева выйдет замуж за испанца Филиппа, она объявит брак отца с Анной Болейн незаконным. Тогда Елизавета снова станет незаконнорожденной, а незаконнорожденная дочь не сможет взойти на трон, случись что с Марией. Но сможет ли Мария родить детей? Не слишком ли она стара для этого?
— Ты хочешь сказать — как и я?
— Нет, любовь моя. Ты слишком болезненно это воспринимаешь. Я только имел в виду, что эта история с Уайеттом может подстегнуть Марию поторопиться с отстранением Елизаветы от прав наследования престола.
— Что он за дурак — собрал войско и двинулся на Лондон под именем Елизаветы! Он же не только ничем ей не помог, он навредил ей! Надо мне вставать — пойду посмотрю, как она сегодня себя чувствует. Меня беспокоит ее отечность — как бы не выяснилось, что у нее снова начинается бледная немочь. Принцесса ослабела и стала совсем бледненькой.
— Хм, «девичья болезнь» у нашей драгоценной девицы. Больше похоже на то, что ей нездоровится от дум и переживаний. Чего бы я только ни дал за то, чтобы очутиться с тобой и принцессой в Италии, развеяться и взбодриться! Ах, — продолжал Джон уже более звучным голосом, как всегда, когда на него накатывали «итальянские грезы» (как я их называла), — мы бы там занимались науками, беседовали, гуляли, катались верхом под тамошним солнышком. Может статься, в Италии я напишу больше об искусстве верховой езды. Надо убедить людей в том, что лучший способ приручить лошадь — это терпение и ласка. Мы бы съездили в Падую — там прекрасный старинный университет.
— Слишком уж ты размечтался!
Джон так сжал меня в объятиях, что у меня перехватило дыхание.
— Лучше уж мечтать, чем видеть по ночам кошмары, милая моя Кэт.
Но как раз в то самое утро — я хорошо запомнила эту дату, 10 февраля 1554 года, — нас постиг кошмар уже не из моих снов, а вполне реальный. И сомкнул на нас свои стальные челюсти.
В ту ночь я почуяла надвигающуюся беду, едва заслышала в коридоре топот бегущих ног — этот звук никогда ничего доброго не предвещал. Неужели Елизавете стало хуже и она послала за лекарем? Да нет, она бы в первую очередь позвала меня. Потом послышались голоса, крики и сильный стук в дверь.
— Надень платье или какую-нибудь накидку, — велел мне Джон, вскочив с ложа и проворно натягивая штаны и рубаху. — Черт бы побрал Тирвиттов, если это они впускают гонцов в такой ранний час, ничего не сказав мне.
Сунув ноги в домашние туфли, он тотчас выбежал в коридор и громко хлопнул дверью.
В слабом свете занимающейся зари я натянула платье, привязала рукава, которые так небрежно сбросила вчера, спеша оказаться в объятиях Джона. Я не потрудилась даже зашнуровать платье до конца и надеть туфли; а просто выбежала в коридор босиком, хоть и стояла зима. Поскольку нижних юбок я не надела, подол платья волочился по земле, и я путалась в нем. Меня поразило зрелище у дверей в покои ее высочества: Джон громко ссорился с каким-то человеком и отталкивал его, а рядом стояли еще двое в ливреях королевских слуг. Несмотря на сильный шум, я расслышала, как кто-то вытащил из ножен шпагу. Леди Тирвитт, которая, вероятно, впустила этих людей, стояла, будто привидение, в белом пеньюаре и ночном чепце.
Из-за дверей комнаты послышался голос Елизаветы:
— Подите прочь! Приказываю вам удалиться!
Боже правый, неужели эти люди ворвались в ее покои?
— Как понимать это безобразие в покоях сестры ее величества? — громко спросила я, быстро подходя к ним; Джон в эту минуту бесстрашно отталкивал человека с обнаженной шпагой.
Дюжий детина, совершенно мне не знакомый, вскинул руки, прекращая потасовку, и проревел:
— Королева повелевает принцессе явиться в Лондон и держать ответ за ту роль, которую она сыграла в заговоре мятежника Уайетта! Ее величество, не желая, чтобы принцесса отговаривалась нездоровьем, прислала сюда своего лекаря доктора Хаксона! — Он ткнул пальцем в сторону грузного мужчины, уже вошедшего в опочивальню Елизаветы, затем обратился ко мне: — Это вы мистрис Эшли?
— Да, я…
— Вас мы тоже должны забрать с собой. Если ее высочество в добром здравии — а так оно и есть, судя по тому, что она уже полчаса отказывается от услуг королевского лекаря, — то и говорить не о чем. Мы уезжаем и берем ее и вас с собой. Там, внизу, — носилки и слуги.
— Я действительно нездорова и слаба, — подала снова голос Елизавета, не вставая с ложа, — но я желаю, чтобы меня осматривал мой личный лекарь!
Из-за полога появилось ее лицо, похожее на бледную луну. Джон выставил посторонних за дверь и стоял теперь на страже.
Лекарь, облаченный в отороченную мехом мантию и шапку с наушниками, покинул комнату с крайне обиженным выражением лица. Я проскользнула в опочивальню и безуспешно попыталась захлопнуть дверь.
— Двери не закрывать, ибо корона требует ответа за измену! — крикнул детина, который был у них за старшего.
— В этом доме нет изменников! — заорала я в ответ. Клянусь, я бы его ударила, если бы мне не приходилось удерживать незашнурованное платье, чтобы оно не сползло и не обнажило мою грудь. — Да как вы смеете говорить сестре королевы, что она не вправе закрыть дверь — ведь она готова ответить на ваши вопросы прямо здесь. Вы же сами слышали, принцесса Елизавета слаба и не может отправляться в путь в такую лютую стужу! У нее в лучшем случае бледная немочь, а в худшем — что-то куда более серьезное, возможно, даже заразное! Вы что же, думаете, мы сможем выпрыгнуть из окон второго этажа и скрыться?
— Мы не следователи, мистрис, мы посыльные, — настаивал детина, но с помощью Джона мне все- таки удалось закрыть дверь у них перед носом.
— Если принцесса не появится в холле, как я сказал, то у нас приказ — вывести ее силой! — донесся голос, лишь слегка приглушенный дубовой дверью. — А осматривать ее будет только королевский лекарь!
— Кэт! — жалобно воскликнула Елизавета вполголоса, как только мы с ней остались наедине. — Я не хочу никуда ехать, не могу: месячные причиняют мне нестерпимую боль, и отек стал сильнее. Нельзя ли как-то убедить их в том, что мне запрещено двигаться — хотя бы чтобы выиграть время?
— Думаю, они это предвидели — значит, и королева тоже, — проговорила я тихо, стараясь отыскать в сундуке самое теплое платье и плащ.
Даже если нам и удастся обмануть посыльных, все равно лучше быть готовыми.
— Мария только ищет предлог. Я же почти не вставала с постели, как и во время всей этой шумихи вокруг Джейн Грей, а в том, что сумасшедший Уайетт написал мне письмо, я не виновата. Я сдержанно
