— Оправдываюсь? Я просто рассказала вам чистую правду, которая, кстати, ни в чем не противоречит ни словам Томаса Пэрри, ни, я уверена, словам моего мужа Джона!
Я твердой рукой вывела как можно красивее: «Кэтрин Эшли» — и стала молиться о том, чтобы покончить со всем этим делом. И о том, чтобы ее высочество, которую там, в Хэтфилде, тоже запугивали, твердо стояла на своем.
(После моих мытарств в Тауэре прошло много лет, прежде чем я обнаружила копии своих показаний, а также писем, написанных Елизаветой в мою защиту, — она хранила их среди записей и иных вещей, вверенных моему попечению. Несмотря на то что я твердо стояла на своем, несмотря на то что Джон так и не дал никаких компрометирующих меня показаний, даже под угрозой пыток после признаний Томаса Пэрри, без заступничества Елизаветы я вполне могла сгинуть в Тауэре. А так все обошлось тем, что я провела в тюрьме несколько недель, страдая от холода и от страха в столь мрачном месте, а главное — от разлуки со своей любимой умненькой девочкой и Джоном. Бог свидетель — хоть я тогда никому ни слова об этом не говорила, — она была мне как дочь, хоть в ее жилах и текла королевская кровь, а я вышла из низших слоев общества.)
Глава тринадцатая
— Мистрис Эшли, у меня добрые вести для вас и мастера Эшли, — сообщил лорд-смотритель Тауэра сэр Леонард Чемберлен, едва просунув голову в дверь моей камеры. — Пришло распоряжение освободить сегодня вас обоих.
Я испытала огромную радость и облегчение, не выдержала и разрыдалась.
— И я с-смогу вернуться в свиту ее в-высочества? — заикаясь, выговорила я.
По моим подсчетам, сегодня было 19 марта — в Тауэре я провела без малого четыре месяца. Я торопливо вытерла слезы и приготовилась услышать известие о том, что сбудется и вторая моя заветная мечта — о воссоединении с Елизаветой.
— Это вряд ли, — ответил мне сэр Леонард. — Вас освобождают под надзор Уильяма Сесила, личного секретаря лорд-протектора Эдуарда Сеймура, герцога Сомерсета. Через час я приду за вами, — пообещал он и закрыл дверь.
Свобода! Мы снова будем вместе с Джоном, пусть пока и не с Елизаветой. Я должна была бы испытывать признательность, но вместо этого от всей души проклинала тех, кто не пускал меня к моей девочке. Позволят ли нам с Джоном когда-нибудь снова служить ей?
У меня было искушение оставить все свои пожитки здесь, потому что я износила три взятых с собой платья; теперь они истрепались и пропахли тюремной камерой. Но я ведь понятия не имела, сможет ли Джон занять свое прежнее место. Возможно, мы будем принуждены уехать на север, просить пристанища и хлеба насущного у его единокробного брата. Поэтому я скатала свои грязные и порванные платья и сунула их под мышку. Затем вымыла лицо питьевой водой, поскольку другой чистой воды тут не было. Я плюнула на пол и, когда лорд-смотритель пришел за мной, последовала за ним с гордо поднятой головой.
Ах, как сладко снова дышать свежим воздухом! Но где же Джон, в каком состоянии он теперь находится?
— Кэт, любимая! — услышала я за спиной его голос и резко повернулась к нему лицом.
Джон заметно исхудал, но, казалось, стал еще выше, чем прежде. Он спешил ко мне. Вид у него был несколько неряшливый: борода всклокочена, волосы не чесаны, — но мне все это было совершенно не важно, пусть бы он даже почернел от грязи. Джон крепко обнял меня, потом отстранился и повернулся к лорд-смотрителю и Гибу, коридорному надзирателю.
— Вот как бывает, — сказал он им, сверкая глазами. — Все эти месяцы меня держали в камере прямо над камерой моей жены, а я даже не знал об этом. Но я чувствовал, что ты рядом со мной, моя Кэт. Если у вас нет возражений, — обратился он к тюремщикам, — идемте.
Мы миновали лужайку, на которой простилась с жизнью королева Анна. У меня на языке вертелась добрая сотня вопросов: как судили за измену Тома Сеймура, почему нас освободили именно сейчас, как поживает моя принцесса, — но я предпочла помолчать. Я знала, что Тома осудили, а за такие преступления карают только смертью.
Мы шли по мощенному булыжником центральному двору, и меня от волнения била дрожь, хотя день был довольно теплым. Не поворачивая головы, я оглядела двор и стены Тауэра и дала себе клятву, что больше никогда не окажусь в этой зловещей цитадели, разве что приду сюда накануне коронации, если моей Елизавете суждено будет занять английский трон.
И вдруг я заметила его.
В первую минуту мне показалось, что я вижу призрак или же от полуденного солнца у меня рябит в глазах, но из узкого оконца на третьем этаже одной из башен (не той, где держали нас с Джоном) на меня
