главным врачом.
— Ее увезли солдаты. — Сестра осторожно выбирала слова, не отрывая взгляда от его палки.
Томпсон схватил телефон и набрал номер Френча. Он потребовал, чтобы его пациентку немедленно вернули в больницу.
— Это невозможно, — ответил ему командор.
Он был совершенно уверен в своих полномочиях, и доктор понял, что протестовать бесполезно.
— Я погашаю ваше беспокойство, — сказал Френч. — Прошу вас, постарайтесь не рассматривать это как выпад против вас лично. Дело чрезвычайной важности, на карту поставлены жизни и здоровье людей. Да вы и сами это понимаете.
Командор сделал паузу, очевидно, ожидая, что Томпсон с ним согласится. Но доктор тоже молчал, опасаясь рявкнуть что-нибудь ненормативное.
— Почему бы вам не приехать сюда, в городской клуб? — продолжил Френч. — Миссис Прауз находится здесь, рядом со мной.
— Сейчас приеду, — сказал Томпсон.
Он прыгнул в свой внедорожник и понесся мимо автомастерской мистера Хики, круглосуточного магазинчика Ванды, старых и новых домов, из окон которых открывался прекрасный вид на бухту и Уимерли. Во дворах играли дети. На шоссе было полно машин, в солнечных лучах сверкали их лакированные бока. Обычный погожий летний день. Мир не изменится только оттого, что Томпсон зол как сто чертей. Доктор выругался себе под нос.
У самого выезда на потроширское шоссе он заметил стремительно летящий навстречу дорожный знак, и только тут понял, с какой скоростью гонит машину. Сердце забилось чаще, Томпсон вдавил педаль тормоза в пол и остановился на обочине. Постоял, подышал, пришел в себя и снова тронулся с места. Повернул направо. Какой сегодня день недели? Вторник? Как там больные, ведь его кабинет закрыт. Он не может позволить себе забросить частную практику. Его подопечные. Райна поправилась. Почему?
Он свернул налево к Уимерли. На Мерсеровой Пустоши никого. И посты на дороге сняли. Странно. Даже обидно, некому показать чудо-пропуск.
Он с визгом затормозил перед клубом, схватил палку и собрался было выскочить из внедорожника, но понял, что опять безобразно разнервничался. В висках колотилось. Доктор сделал несколько глубоких вдохов. Чего это он несется как на пожар? Вот сейчас влетит туда не хуже коверного и выставит себя дураком на потеху всей честной публике. Тут полевой штаб, а не цирк, тут у них все четко, по-военному, а главное, спокойно. Томпсон с достоинством выбрался из машины, потом нырнул обратно — за палкой.
Бухта грохотала. Томпсон повернул голову и посмотрел туда. Огромные валы с ревом обрушивались на берег, ухая у подножия утеса, как динамитные шашки. Доктор взглянул на здание рыбозавода. Сколько тел лежит сейчас в холодильной камере? Новых утопленников, кажется, больше не находили.
Небо над Уимерли было пронзительно синим, но на горизонте собирались большие темные тучи. Судя по резкому запаху озона, близится шторм. Раздался треск дерева, это плоскодонку хрястнуло волной о палубу стоящего рядом катера. Над леером остался беспомощно и жалко торчать ее руль.
У подножия утеса из воды выпрыгнули две меч-рыбы, сошлись во встречной атаке и, располовинив друг друга, шлепнулись в океан. Вода тут же вскипела, кто-то там уже дрался из-за добычи.
Бред? Может, у него температура? Или это просто ночной кошмар? На секунду Томпсону показалось, что он все еще спит, там, на диване в гостиной. Попытался открыть глаза. Уже открыты. Тогда он дернул себя за волосы на руке. Больно! Значит, не спит. Томпсона охватил ужас. Что еще может означать появление фантастических чудовищ, кроме нависшей над городком смертельной опасности? Когда привычная устойчивая реальность так легко превращается в безобразный вымысел, следом должны идти только хаос и смерть. Полное уничтожение.
Томпсон повернулся к клубу. Все то же красное здание, часовой у дверей невозмутимо глядит сквозь доктора. Над бухтой плывут три чайки, они ищут, чем бы поживиться, и странно им видеть такое под водой.
Птицы легко коснулись волны, и их тут же сожрали три огромные оранжевые рыбины. Небо опустело.
От ужаса Томпсон не мог пошевелиться, горло сдавило, он изо всех сил пытался сглотнуть, но во рту совсем пересохло. Доктор решил, что сейчас подавится. Наконец, мышцы горла расслабились, он поднакопил слюны, громко сглотнул, не в силах больше любоваться на этот кошмар, и быстро захромал к дверям клуба.
Часовой отступил в сторону, совершенно равнодушный к тому, что творилось всего в пятнадцати метрах от него. Доктор даже подумал, что, может быть, только он один и видит все эти чудеса. Или об этом не принято говорить вслух, и люди молчат из суеверного страха? Боятся, что какое-нибудь случайное слово вызовет катастрофу.
Во входную дверь, кажется, постучали. Но Джозеф не в состоянии оторвать головы от пола. Может, он упал в обморок? Над ним склоняется Клаудия. Волосы выбились из пучка и свисают неопрятными патлами. Глубоко запавшие удивленные глаза. Немыслимая, чудовищная красота. В руке у Клаудии нож, тот самый, которым она трижды пырнула Джозефа в живот. А лезвие чистое, сверкающее, ни пятнышка на нем не осталось.
— Если мужчина и женщина вышли из одной и той же волны, — шепчет Клаудия, не отрывая от Джозефа глаз, — это значит, они рано или поздно встретятся.
Разглядят сияние родной души, расслышат биение родного сердца. О как они похожи! Как тянет их друг к другу родственная энергия. Но это не кровосмешение, нет, это любовь с первого взгляда.
В дверь снова постучали, на этот раз громче, Джозеф пополз к выходу, не обращая внимания на ужасную боль в животе. Мышцы свело, по лбу ручьями струился пот.
— Не двигайся. — Клаудия наступила кремовой туфелькой ему на ребра. Джозеф вздрогнул и зажмурился. — Лежи спокойно.
Джозеф смотрел в темноту и представлял себе, как Ким пытается войти в дом. Запирал ли он дверь? Эй, кто ты там есть, может, ты попробуешь зайти с другой стороны? Джозеф охнул от боли, открыл глаза и посмотрел на кухонное крыльцо. Клаудия тяжело опустилась на колени, придавив ему грудь. Она обняла Джозефа за шею, пальцы ласкали кожу, дыхание освежало горящие щеки, сдувало жар.
— А вот дальше уже совсем плохо. Энергии при столкновении больше не хотят смешиваться, а хотят одна другую пожрать. — Ее пальцы, похожие на паучьи лапы, осторожно пробегали по кадыку Джозефа. — Минус ведь ласкается только к плюсу, а одноименные заряды никогда не найдут сексуальной гармонии.
Пальцы Клаудии продолжали обследовать его горло и вдруг остановились, распялились и крепким капканом захлопнулись на его глотке.
Джозеф попытался оторвать руку Клаудии, но ее пальцы сжимались все туже, перекрывая ему кислород, когти впивались в кожу. Он каркнул, как пойманная ворона, и захрипел, отчаянно стараясь вывернуться. Боль заслонила весь мир. Высосала все силы. Выжгла все мысли.
Клаудия простонала сквозь сжатые зубы:
— Тогда желание вздымается выше любых запретов, и воля человека пробивает новое русло. Пустоту от выгоревшей энергии нужно ведь чем-то заполнить.
Джозеф старался сглотнуть. Невозможно. Он попытался сделать вдох. Все жилы на шее вздулись, страшно болело горло, словно в него впились тысячи иголок. Кровь ударила в голову, глаза лезли из орбит, руки отчаянно скребли пол. Джозеф попробовал откатиться, потом потянулся, чтобы схватить Клаудию за волосы. Не достать. Ни до чего больше не достать. Он хрипел, сделать вдох никак не удавалось. Джозеф еще больше испугался, когда понял, что дрожащие руки становятся невесомыми. Конец. Жизнь уходила из тела. Сознание меркло. Над ним склонилось рычащее чудовище, медные волосы разгорались все ярче, челюсти приблизились вплотную к его лицу. Сейчас вцепится — и дух из Джозефа вон.
Командор Френч убрал с кресла стопки книг и заботливо придвинул его к столу. Врач долго устраивался поудобнее, и Френч все это время искоса поглядывал на Райну. Потом он тоже сел и зажал карандаш между большим и средним пальцами.
— Вот доктор Томпсон очень обеспокоен состоянием вашего здоровья, миссис Прауз.
