Брад поднес пальцы к глазам. Он почти ничего не видел, но чувствовал запах крови и засохших чернил Брад вспомнил, как подушечки пальцев прижимали к бумаге. Чудно было чувствовать, что не он управляет своими руками и не он давит на листок. Женщина в форме потянулась за большим пальцем, ее рука скользнула по гладкой коже. Женщина покраснела и оставила место на своей бумажке пустовать.

Брад рассмотрел странный закручивающийся узор на подушечках. Похоже на маленькие пруды у него на ферме. Утки всегда спешили к нему, когда Брад подходил поближе. Их клювы, блестящие и твердые, как ракушки, щипали его за пальцы, если кончалась еда. Брад вспомнил, как, закончив кормить уток, он бросал в воду камушки, а потом смотрел на разбегающиеся круги. Вот такие же круги остались у него на подушечках. И мысли его точно так же двигались от центра к краям, как круги на воде. Вспоминать о воде было приятно, но совсем отвлечься от происходящего он не мог. И все же Брад чувствовал шероховатые углы камня и улетал вместе с ним. Тонул, медленно погружался в глубину, ждал, когда коснется илистого дна.

Брад закрыл глаза, под веками вдруг вспыхнул яркий свет. Свет от фонарика, который недавно направили ему в лицо. Он так и остался с Брадом и теперь жил внутри его глаз. Брад знал — такое бывает, если посмотреть на солнце. Эти люди хотели продемонстрировать свое могущество и власть над Брадом и, сами того не зная, подарили ему солнце. Женщина в форме повернула Брада боком, и на него снова посветили солнцем. Свет был ослепляющим, но стерильным и холодным, не то что настоящий солнечный луч. Он ничего не давал: ни уюта, ни сил для роста, разве только странное ощущение ловушки.

В той комнате все шумели и суетились, а сейчас наступила наконец долгожданная тишина. Только изредка ее нарушали вновь прибывшие. Тогда во всем отсеке включали свет, и их помещали в такую же, как у Брада, клетку. Потом человек, распределяющий людей по клеткам, уходил и уносил свет с собой.

Молчание повисло над камерами. Даже посетители не произносили ни слова. Их беззвучно проводили к нужной клетке и закрывали за ними дверь, будто и им тоже место взаперти. Молчание подавляло любой шум. Оно, словно тяжелое одеяло, оборачивалось вокруг Брада и крепко спеленывало его. Молчание стало формой тьмы.

Брад потрогал решетку. Железо оказалось не горячим, как он ждал, а совсем холодным Брад успокоился. Приятно было прижаться лицом к прохладным прутьям. Он снова вспомнил о ферме. О том, как пах после заката воздух, как ветерок касался каждой травинки на освещенном лунным светом поле, и ступенек крыльца, и самого Брада на этих ступенях. А мама и папа спокойно спали на втором этаже дома. Брад часто выходил по ночам на улицу и выглядывал что-то в темноте. Нежность хранилась и во вспаханном поле, и в погруженном в сон сарае, где посапывали животные, и в прутьях загона. Нежности и совершенства он искал во тьме, старался удержать в своем сердце, но они всегда ускользали, просачивались, как песок сквозь пальцы. Может, это его неправильные руки виноваты? А может, такие вещи вообще невозможно удержать? И все-таки одно только это ощущение успокаивало его.

В железных прутьях жила ночная прохлада Брад чувствовал ее и понимал, что никогда не сможет единолично обладать этим совершенством.

«Восемь, — подумал он. — Десять».

И тихонько повторил в темноте:

— Восемь, десять. Только восемь. Десять — никогда.

Он думал о маме с папой. Сжав губы, Брад старался сдержать всхлипывания. Это его наказывала искренняя любовь.

— Знаешь, его отец надеялся, что Брад умрет первым.

Джим смотрел в потолок. В комнате было темно.

Голос казался далеким и безжизненным. Правую руку адвокат уронил на лоб, приятно было ощущать ее тяжесть.

— Я понимаю, это звучит жестоко, но если подумать, так, может, он и был прав, а?

— Тогда ему надо было убить Брада перед смертью, — ответила жена.

— Да ладно, чего уж теперь. Надо мне выспаться.

Андрена подтянула одеяло к подбородку. Ткань приятно пахла и холодила кожу. Девушка тихонько принюхалась и погрузилась в воспоминания юности.

— Ладно, давай спать, — согласилась она, зная, что муж не сможет уснуть. Ему надо выговориться.

— Он мне всегда говорил: «Если я умру раньше Брада, ему придется худо». Мысль о том, чтобы убить сына, ни разу не пришла ему в голову. Да и не могла прийти. Люди, живущие на природе, не способны на такое. Это простые, основательные работяги. Мы все такими были до того, как поселились в городах. Они не помышляли о том, чтобы преждевременно оборвать чью-то жизнь. Отец Брада говорил: «Если Брад умрет первым, я хотя бы буду знать, что он находится в руках Божьих». Это слова доброго человека, и дальше таких разговоров дело никогда не заходило. Пересечь черту, перейти от добра к жестокости, он не мог.

Андрена положила руку на его теплое колено.

— Знаешь, — сказала она спокойно, — если когда-нибудь я начну мочиться в постель и пускать слюни, я очень надеюсь, что ты поможешь мне уйти из жизни.

— Давай не будем об этом говорить.

— Считается, что из нас двоих ты самый практичный. Но я-то знаю. Это твое слабое место.

Андрена придвинулась к мужу, на губах ее играла нежная улыбка.

— Ага, — сказал он.

— Ага, — откликнулась она.

В комнате было тихо. Джим заметил, как мигнули и одновременно поменялись три циферки на электронных часах. Новый час.

Он закрыл глаза. Стало еще темнее, страшнее. Его одолевали мысли о смерти. О конце.

— Я прямо чувствую, как ты думаешь, — прошептала Андрена. — Как волна. Странно, что мы можем такое чувствовать, знать, когда другой не спит? По-моему, это просто удивительно.

— Это всего-навсего твое восприятие. Обыкновенная биология.

— Ну ладно, ладно. Спокойной ночи.

Андрена вздохнула и перекатилась на другой бок. Через пару секунд она снова повернулась.

— Да хватит тебе думать об этих ужасах.

— Мне платят, чтобы я о них думал.

— А ты подумай обо мне.

Джим открыл глаза и посмотрел на смутный контур лица жены. Андрена глядела прямо на него.

— А я всегда о тебе думаю. — Черты его лица, заостренные мыслями о смерти, смягчились от обиды.

Андрена устало засмеялась.

— Конечно, — ответила она — Откуда столько трагизма?

— Просто сейчас, когда я закрываю глаза, я вижу, как Брад бредет по улицам. Он похож на зомби. Странно, правда?

— Ты вечно выдумываешь всякие кошмарики. Хватит. Давай спать, а?

— Брад напуган. Нельзя все-таки пугать невинных. Наверное, это меня и гложет.

— Джимми, это сплошная мелодрама, — умоляюще сказала Андрена. — Спи, наконец! — Она погладила его ногу. — Расслабься, малыш. Тс-с.

Джим закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями. Он тут же увидел Брада, увидел широко раскрытый рот, услышал его крик: «А-А-АД»!

«Идиот. Это же глупо», — подумал адвокат.

— И почему нам обязательно надо кому-то угрожать?

— А? — пробормотала в полусне Андрена.

— Картинками ада. Надо как следует напугать ими людей. А без угрозы проклятия люди не могут жить правильно? Да что с нами такое? Мы и в самом деле должны жить честно или все это одна большая ложь? Обман. Религия убеждает нас в том, что мы должны вести жизнь праведную, а люди говорят, что больше не верят в Бога, а все равно совершают добрые дела. Почему? Во что-то же они верят. Иначе зачем им поступать хорошо?