к компьютеру, вошел в Интернет на сайт «Травмы головы».
В течение часа он был погружен в атмосферу страданий других людей и заполнил четыре листа в блокноте полезной информацией – сведениями о врачах, книгах, медикаментах. Его интересовало все, что могло быть полезным. Но в глубине души он понимал, что в этой ситуации остается только одно – ждать…
Лайем выключил компьютер, даже не удосужившись выйти из программы. Спустившись вниз, он налил себе двойную текилу – такой вольности он не позволял себе уже два года, с тех пор как напился в Легион- Холле. Он осушил бокал залпом, но ничего не почувствовал. Разочарованный тем, что мир по-прежнему давил на него своей тяжестью, он повторил дозу. Наконец боль в виске стала стихать, все поплыло перед глазами, горький комок, сдавивший горло, пропал, и из глаз потекли горячие слезы.
Лайем подошел к большому окну, из которого открывался прекрасный вид на пастбища. Там паслись лошади, спасенные и выхоженные Микаэлой; они попали в их конюшни из разных уголков штата, с брошенных и обанкротившихся ферм. Когда они появлялись здесь, на них было больно смотреть – отощавшие, покалеченные, несчастные. Но Микаэла дала им вторую жизнь, новый дом, в котором они были согреты теплом ее сердца. Именно это тепло он ценил в жене больше всего.
Но когда он говорил ей об этом в последний раз? Черт побери, как давно это было!
Слова никогда с легкостью не слетали у него с языка. Он не скупясь демонстрировал свою любовь, но слова сами по себе тоже значили очень много. Лайем напрягся и постарался вспомнить, когда в последний раз говорил жене, что она – его солнце, его луна, его мир.
Он выпил еще и плюхнулся на диван. Господи, она может умереть…
Нет! Он не имеет права даже допускать такой мысли. Майк скоро очнется, придет в себя, и они все вместе посмеются над тем, как испугали друг друга.
Он снова и снова вспоминал дорогу в больницу, запах разогретого асфальта, тревожное трепетание листвы…
Лайем закрыл глаза, а когда открыл, то увидел ее рядом с собой на диване. На ней были старые, потертые джинсы, которые грозили разойтись по швам в любую минуту, и черный свитер не по размеру. Она запрокинула голову и смотрела на него.
Лайему хотелось дотянуться до нее, уткнуться в ароматную мягкость свитера, прикоснуться губами к полной нижней губе. Но он понимал, что она далеко. Она рядом только в его мыслях, она внутри его, она переполняет своим присутствием все его существо.
– Ты бы умерла со смеху, если бы увидела меня сегодня на кухне, – прошептал он.
Лайем больше не мог бороться со своим горем, держать его внутри. Он откинулся на спинку дивана и расплакался.
– Папа, с кем ты разговариваешь? – донесся до него тихий детский голос.
Майк исчезла.
– Ни с кем. – Лайем поспешно вытер слезы и поднялся по лестнице.
Брет стоял на самом верху в вышитой пижаме и тер кулаками сонные, покрасневшие глаза.
– Я не могу заснуть.
Лайем подхватил сына на руки, отнес в свою спальню, уложил в постель и заботливо подоткнул одеяло. Без Майк кровать казалась пустой и огромной.
– Она смотрела на меня, папа.
Лайем обнял сына. Смешно, но всего неделю назад он стал замечать, что малыш растет не по дням, а по часам. Теперь же сын показался ему меньше, чем был совсем недавно. Горе сделало его совсем беззащитным. С этим придется что-то делать, но позже.
– Когда ты увидел маму, глаза у нее были открыты. Ты это имел в виду?
– Да. Она смотрела прямо на меня… но ее там не было.
– Просто тогда ей было очень трудно закрыть глаза, а теперь трудно их открыть.
– Я смогу увидеть ее завтра?
Лайем подумал о том, как она теперь выглядит: измученное, мертвенно-бледное лицо, из ноздри торчит трубка, в вены воткнуты иглы капельниц… Такое зрелище может до смерти испугать ребенка. Лайем по себе это знал – когда-то он в таком виде застал отца. Есть вещи, которые, раз увидев, никогда потом не забываешь, они занозой застревают в памяти навсегда.
– Нет, малыш, не думаю. Детей не пускают в палату интенсивной терапии. Ты сможешь повидаться с мамой, когда ее переведут в обычную палату.
– Так выглядят мертвецы в кино, – тихо вымолвил Брет.
– Она не умерла. Она просто… на некоторое время выпала из жизни. Как Спящая красавица.
– А ты пробовал поцеловать ее?
Лайему потребовалось много времени, чтобы найти ответ. Он вдруг почувствовал, что запомнит этот момент своей жизни надолго, потому что ему было очень больно.
– Да, Бретти. Я пробовал.
Лайем лежал рядом с сыном до тех пор, пока тот не уснул, затем осторожно выбрался из-под одеяла и спустился вниз. На кухне он сварил себе кофе и мысленно проклял текилу, которая никак на него не подействовала.
Он запрокинул голову и уставился на покатый бревенчатый потолок.
– Ты слышала, малышка? Он спросил, пробовал ли я тебя поцеловать.
Затрезвонил телефон. Он не подошел. Включился автоответчик. Лайем не был готов к тому, чтобы услышать мягкий гортанный голос Майк. Он крепко зажмурился.
Автоответчик отключился, и Лайем услышал другой голос:
– Привет, доктор Лайем. Это Роза. Я возвращаюсь…
– Привет, Роза. – Он поднял трубку.
– Доктор Лайем, это ты? Сожалею, что не смогла позвонить раньше, но я была занята до самого обеда.
– С Майк произошел несчастный случай, – поспешил он прояснить ситуацию, чувствуя, что нервы на пределе, затем набрал полную грудь воздуха и подробно рассказал теще о случившемся.
– Я приеду завтра, – после долгой паузы сказала она.
– Спасибо, – поблагодарил он, искренне обрадовавшись и понимая, как ему нужна ее помощь. – Я вышлю тебе билет на самолет.
– Нет, я поеду на машине. Так быстрее. Скажи, а она…
– Доктор Лайем? – Снова пауза. – Помолитесь за нее. Помощь Господа нам сейчас нужнее, чем капельницы и лекарства. Молитесь.
– Я не перестаю делать это ни на мгновение, Роза. Лайем повесил трубку и направился в спальню. Он призвал на помощь всю свою волю, чтобы просто переступить порог. Это была их комната, святилище их семьи, которое Микаэла когда-то разрисовала собственноручно; теперь яркие изображения луны, солнца и звезд густым узором покрывали яично-желтые стены спальни, посреди которой под шифоновым балдахином стояла широкая кровать. Микаэла любила их комнату, и он каждую ночь забирался под балдахин, благодаря Бога за то, что она хочет его здесь. Его – обычного мужчину, единственное выдающееся качество которого заключалось в том, что он очень сильно любит ее.
Роза Елена Луна подошла к маленькому алтарю в углу гостиной и зажгла ритуальные свечи. Над хрустальными подсвечниками затрепетали узкие язычки пламени.
Она встала на колени на покрытом линолеумом полу и сплела пальцы для молитвы. Она обратила взор к статуэтке Девы Марии, но ее первая мольба была адресована Спасителю.
Однако знакомые слова не облегчали душевной боли. Слезы дрожали у нее на ресницах и не падали на щеки. Она с детства усвоила, что слезы – это всего лишь капли жидкости, которые не могут помочь в
